во мне зародились эти крамольные умозаключения. Ещё даже не умозрения, но некая бесформенная дымка, еле уловимый внутренний свист, лёгкий ветерок, столкнувший мерно спящее на ветви бытия сознание, спровоцировавший нарушение в моём внутреннем космосе, и появление метастазирующей точки, зародившейся и развившейся мысли, – мысли обо всей фатальной предвзятости нашего отношения к Великой неделимой природе, и к её целокупному бытию. Эта «метастазирующая точка» стала неким преддверием, неким зерном того «ростка», который обещал вырасти в «развесистое древо». И он рос не по дням, но по часам, превращаясь в нечто могучее, в нечто могущее противостоять окружающим, всем тем устоявшимся древним исполинским «деревьям – стереотипам». И как всякое растение, в процессе своего роста трансформируется в нечто непредсказуемое, и становиться совершенно неузнаваемым на определённой стадии своего развития, мой «росток», пробив своим телом «потолок неба», развернул свои «ветви-ганглии» обратно. И из двух отдельных изолированных «сегментов», двух «железобетонных консолей», возникших в древности на почве воли к власти человеческого разума, стремящегося придать миру черты собственного внутреннего дуализма, постепенно стал превращать окружающий мир обратно в «единый ствол». Сегментов, которые словно сами тянулись друг к другу и срастались буквально на глазах корнями и ветвями. И при этом последующее осмысление «живого» и «неживого», как чего-то глубоко субъективированного, как чего-то искусственно разделённого властвующим оценяющим дуалистическим по своей природе, воззрением, открыло пред моим взором это самое тонкое и скрытое, замурованное в камне заблуждение. Неопровержимость сомнительного разделения и противопоставления «живого» и «неживого» как чего-то только лишь по отношению, как лишь в сопоставлении и сравнении, (причём, только со стороны заинтересованного взгляда), только в критериях его формы оценки, – вполне ясной противоречивой картиной вставало пред моим взором.
Далее это «древо», совершенно незаметно для меня и по сути бесконтрольно, орошаясь опытом и накапливая соки, размножаясь и захватывая пространство, стало превращаться в «лес», и стало приобретать уже собственную независимую волю к существованию, – всё ту же волю к власти.
Для чего я всё это пишу в таком полу наивном почти пошлом стиле? Наверное, прежде всего для того чтобы понять и осознать самому, что мысль, – совершенная мысль зарождается не в зрелой голове, но гораздо раньше в детских чувствованиях мира, в глубоко интуитивных восприятиях, в первородных эмбриональных перцепциях миросозерцания. Для того чтобы осознать ясно то, что всякая совершенная мысль рождается в глубоких недрах нашей неосознанной природы, в клетках нашего бессознательного тела. И её возникновение, и развитие в зрелой голове, как некое наитие свыше, - только наша иллюзия. Зрелая голова лишь превращает мысль в нечто формативное, последовательное и упорядоченное,
