к внутреннему музыкальному навигатору.
– Вы для меня – просто вспышка. Мчитесь в чужие края. Мне бы нужна передышка… чужая моя. Но нет, не несут меня стертые ноги. Дороги пылят… Я жаба, раздавленная на дороге, жаба раздавленная.
Игралось на раз-два-три. Девчонки вскочили вальсировать. Лёха доедал остатки бутербродов, Гоша уткнулся в экран. Соня явно знала эту песню, ее губы шевелились, беззвучно подпевая словам, в такт музыке она пританцовывала, сидя на стуле, но не решалась встать.
По заявкам слушателей Жигарев спел еще “Ля-ля-тополя”, “Баб-эль-Мандебский пролив” и “Балладу о попсе”. Затем Лёха объявил, что пора уже послушать нормальную музыку, отогнал Гошу от компьютера (тот, впрочем, сразу пересел за Маринкин) и нашел что-то зажигательное. Стол отодвинули к стене – и офис превратился в танцпол. Музыка, состоящая из неоновых зигзагов, заполнила помещение, будя в сердце радостную ностальгию по восьмидесятым. В те годы Жигарев не был юнцом и разменял третий десяток лет, но магия “Чингисхана” и “Арабесок” внушала воспоминания из коллективной матрицы – яркие рубашки, расклешенные джинсы, облака жестких черных кудряшек.
Вика подбежала к Лёхе и что-то шепнула. Тот кивнул, и, когда закончилась очередная диско-тряска, объявил белый танец. И тотчас же Вика по-хозяйски положила руки ему на плечи, а Маринка потянула из-за компа вяло сопротивляющегося Гошу.
Иван вскочил. Соня шла к нему. Медленно и осторожно, словно по нетвердой почве или болотной трясине, зная, что под ногами тонкая тропинка, сойти с которой означает утонуть или безнадежно увязнуть.
От волнения – а может быть, от рома – у Жигарева зашумело в ушах. Словно морской прибой. Он расслабился. Соня подошла совсем близко, он шагнул навстречу – и вместе с ней поплыл по волнам плавной лирической баллады.
В офисе было тесно. Приходилось делать очень маленькие шажки.
– Как вам первый рабочий день?
– А у вас каждый день так весело?
– У нас еще веселее. Однажды нужно было срочно сфотографировать девушку на улице, все отказывались, а одна оказалась такой смелой, раскованной – и Лёха только потом понял, что это трансвестит.
– Что? – Соня расхохоталась от души. – Да уж, в нашей редакции такого бы не могло произойти. В Горице трансвеститы не водятся. А вы давно редактором работаете?
Разговор принял светское направление. Вскоре Иван, действуя, как ему казалось, очень тонко и дипломатично, выяснил: она два года как в разводе (ура!), в ближайшее время замуж не собирается (хо-хо!) и парня у нее нет (а чего это ты, старый дурень, так обрадовался?).
Кажется, стажерка хотела что-то спросить, но тут танец кончился. Соня взглянула на часы и сказала, что пора отправляться на “Франсуазу”, иначе все автобусы уйдут. Только она не знает, где автобусная остановка, и просит, чтобы её кто-нибудь проводил. Маринка с Викой тут же закудахтали, что им тоже пора собираться на рок-концерт, а это
