платка и облокотившись о плечо сидевшего Геца. Тот был захвачен представлением, а также шатающимся зубом, который он оглаживал языком, что доставляло мучительное наслаждение. Коренной моляр над молочным зубом уже проклюнулся в верхней десне и толкал собрата, побуждая освободить ему место.
– Не театр перед вами и не цирк, упаси Господь! – возгласил глашатай без большого пальца. – Но шутки и прибаутки во славу и прославление имени Господня, да будет благословен Он. Мы представим вам историю из свитка, в которой немало опустим и к которой немало добавим. Только посмотрите, кто ожидает нас снаружи, – а ганце вельт![26]
Ханина выглянул в окно и издал протяжный свист, как если бы увидел длинную вереницу людей.
– Реб Менахем-Нохум, – обратился Ханина к хозяину дома, – среди великого сборища на улице я заметил пьяного царя, умирающего от холода. Пустить его в дом?
Менахем-Нохум с сомнением покачал головой и втянул в обе ноздри полную понюшку табаку. Дети стали упрашивать его, чтобы он дал свое соизволение.
– Ладно, впусти уж! – разрешил он наконец.
Держа в руке длинный сук, изображавший скипетр, с плетеной из прутьев короной на голове, c роскошной мантией на плечах, царь Ахашверош ступил в зал.
– Не бойтесь, дети, – успокоил Ханина, – его величество выпил только каплю жженого вина. Ну, может, две.
Ахашверош недостойным образом упал на престарелую мать Менахема-Нохума, рыгнул и растянулся навзничь на ковре. Возгласив плаксивым голосом, что потерял свое драгоценное кольцо с царской печаткой, он тотчас вынул его из-за уха одного из смеющихся детей.
– Почему здесь так тихо? – вскричал царь. – А где Бигтан и Тереш?[27] Позвать их, пусть поиграют нам.
– Музыка! – взвопил Ханина, и в зал вошли два молодых человека.
Один играл на цимбалах, струнном инструменте с деревянной декой, украшенной нарисованной птицей, другой дудел в дудку, выточенную из рога. От усталости у Геца и Гитл уже опускались веки. Кто-то еще хотел зайти в дом, но Ханина захлопнул перед ним дверь.
– Знаете, кто это был, почтенные зрители? Злодей Аман!
Одни дети заскрежетали деревянными трещотками, другие, и среди них Гец и Гитл, затопали ногами и стали ругать Амана.
– Злодей Аман собственной презренной персоной стоит снаружи и переминается с ноги на ногу от холода. – Ханина изобразил Амана. – Когда руки его на чреслах, у него мерзнет задница, прижмет руки к заднице – мерзнут чресла. Что ж станет делать? Да пусть прижмет одну руку к заднице, другую положит на чресла, тут-то понос его и прохватит, так или иначе – обе руки обгадит. Что скажешь, хозяин, впустить злодея?
Менахем-Нохум повернулся к молодому поколению:
– Вам решать, впустим злодея?
Дети молчали, кусая ногти, побаиваясь, как бы не ошибиться с ответом.
– Конечно, впустим, – пришел хозяин на выручку смущенным
Весь мир (
Бигтан и Тереш – персонажи Книги Эсфири. В синодальном переводе Гавафа и Фарра. См.: Эсфирь, 2:21: “…два царских евнуха, Гавафа и Фарра, оберегавшие порог, озлобились, и замышляли наложить руку на царя Артаксеркса”.
