знакомая партия; студенты понимают, что она относится к конкретному образу, ранимому и нежному.
Мрачно утихают трубы, ворчат, словно прислушиваясь. Слышна неуверенная свирель, но она растеряна и встревожена. Снова беда, несчастье!
Повторяется фрагмент основной партии, но сколько теперь в нем горя! Что случилось? – вопрошает оркестр. Что? Это конец! Да, несомненно, конец! Трагический и страшный!
Сдержанно скорбит оркестр. Слышны вскрики, нет, вопли отчаяния…
Это конец! Конец. И безнадежный, прощальный грохот литавр…
Стихла последняя нота. Зал некоторое время сидел в молчаливом оцепенении, потом загрохотал от аплодисментов. Митя и Степа изо всех сил колотили ладонью об ладонь, не скрывая восторга неофитов. Потом исполнялось еще несколько произведений, но того ошеломляющего чувства, которое заставляло сердца чуть ли не выпрыгивать из груди, приятели уже не ощутили.
Выйдя на мороз, студенты оглянулись на афишу. На ней первым номером значилось: П. И. Чайковский «Франческа да Римини».
В общежитии, кутаясь в одеяло и расхаживая по комнате, Степа размышлял вслух:
– Ты обратил внимание, Митяй, на руки дирижера? И музыканты вроде смотрят в свои ноты, глаз не подымают? А как он ими умудряется управлять? Помнишь, махнул левой – скрипки как за занавеску спрятались, притихли? Потом правой – раз! А там трубы… Аж мороз по коже!
Но и дирижеры, наверное, бывают разные. Кого мы сегодня видели? Не помнишь? И я не помню. Но, говорят, гений!
Митя слушал товарища и что-то параллельно обдумывал:
– Если к рукам дирижера прикрепить маленькие лампочки. Штучки по три…На суставы… И в темной комнате снять на видеокамеру! Потом по каждому кадру определить координаты светящихся точек. И скормить все компьютеру… Собственно, почему бы нет? Пусть, кстати, и координаты компьютер вычисляет.
Степа приостановил движение и сходу включился:
– Камеру цифровую. По этому анализу пишем программу и делаем робота. Скармливаем ему нашу программу и получаем гениального дирижера!
На следующий день оба студиозуса ни свет ни заря примчались на свою кафедру автоматики. Доцент Камышан, заведующий кафедрой, в это время еще попивал дома кофеек из персональной фарфоровой чашки, вывезенной в свое время в качестве трофея из поверженной Германии. Расписные ангелочки на чашке благостно улыбались и наивно не предвещали сего дня сверхъестественных событий.
Под своим кабинетом завкафедрой обнаружил двух возбужденных студентов и по их лицам сообразил, что отныне и во веки покой ему будет только сниться.
Мысль, скупо изложенную на бумаге, доцент ухватил, обдумал в течение полуминуты и благословил Митю и Степу на научные дерзания. Окрыленные приятели вышли в коридор и только тут спохватились, что дядька-Камышан не подсказал им, где же найти для эксперимента хоть самого завалящего дирижера,
