за чувство. Этот центр открывается последним, как правило. Впереди еще много работы над собой.
– А что для тебя любовь, Мак? Ты же бесчувственный сухарь, неэмоциональная ледышка. Как ты можешь говорить такие вещи, и при этом оставаться таким холодным и равнодушным почти ко всему, что тебе окружает?
– Это не так. Я един с миром, это и есть мое видение любви. Я кажусь тебе холодным, потому что меня заботят вещи, не интересующие современного среднестатистического человека, и живу на другой волновой частоте. Я не горжусь этим, и не считаю себя лучше других. Просто так вышло, может быть, на это есть причина… может быть, что-то поспособствовало высокому уровню моей осознанности. Что-то извне, – голос Мака начинает садиться по мере того, как он отвечает. Ему почему-то неприятно говорить о некой «причине». Между бровей даже появляется неглубокая складка, говорящая о полной сосредоточенности или неприятных воспоминаниях, что терзают его.
– Что это могло бы быть, и где мне это взять, чтобы понять тебя?
– Ты поймешь, когда придет время. Сейчас… просто будь рядом. Слушай себя, Кэндис, свой голос. Растворись в пространстве, стань крупицей воздуха и света… стань песчинкой в камне, на котором сидишь, – Макколэй произносил этот твердым, уверенным и гипнотизирующим тоном, вводящим меня в медитативное состояние, заставляющим буквально распадаться на атомы. Понятия не имела, как он это делает, но через пару минут, я ощутила странное чувство: по телу прошлась мощная волна тока, и я увидела нас обоих со стороны, словно на короткое мгновение воспарила над нами. Весь разговор мы вели сидя на краю скалы, на самом обрыве, но мне не было в тот момент страшно. Возможно, в какой-то миг я даже отдаленно почувствовала то, о чем Мак говорил… я доверяла этому миру, и мне казалось, что я вижу свет, который излучает любой предмет, будь то цветок, камень или человек. Конечно, чуть позже, я все списала на галлюцинации от насыщенного кислородом воздуха. Страшили мысли о том, что свечение от всего, что нас окружает, напомнило мне излучение от голографического изображения. В голограмме изображение всегда «вибрирует», разделяется на мелкие пиксели, и ты всегда это видишь, если начинаешь всматриваться в картинку… иначе было бы невозможно отличить трехмерную голограмму, от реального человека.}
Как только я начинала слишком сильно загоняться на эти тяжелые темы, в голове летала лишь одна больная мысль: «моя жизнь – симуляция и виртуальная реальность» и я естественно отгоняла ее как можно дальше. Не хватало еще попасть в психушку, к маме.
{К тому же… даже если все так, какое это имеет значение? Ну, нереальна наша жизнь, и что? Не плевать ли? Другой же у меня нет!}
В итоге я успокаивала себя тем, что в детстве, по совету Руфуса, просто пересмотрела «Матрицу». Я уже толком не помню, о чем этот фильм. Помню, лишь, что произвел на меня сильное впечатление, а потом тут же забылся, словно я никогда его и не смотрела. Помню только общую идею, некий посыл от его создателей, который заставил всех людей
