сказав: «Чёрт подери!», когда ей сообщили о несчастье, видел, как стопка тетрадей накренилась и съехала вбок, завалив ярко-малиновый цилиндрик.
Никто не заметил, как я сунул авторучку в карман.
А потом я вынес её из класса и спрятал в тайник.
Алгебра была первым уроком. Елена Аркадьевна появилась в классе через час, к началу третьего урока. Она пристально посмотрела на пустую столешницу, заглянула под стол и спросила:
– Ребята, никто мою авторучку не брал?
– На фиг она нам нужна?! – возмутился с задней парты хулиган и двоечник Пашка Пупынин по прозвищу Пупок. – Мы, Лена Аркадьевна, уже два года шариковыми пользуемся.
И он был прав. Наливная чернильная авторучка была никому не нужна. Даже мне. Недавно, к первому сентября, родители купили мне аж три шариковых авторучки – с синим стержнем, с красным, и с чёрным. Авторучки лежали в прозрачном пластиковом чехле-футляре. Не у каждого школьника были такие. Но я сказал больше всему классу, чем Елене Аркадьевне:
– Очень надо с чернилами возиться. Каменный век, что ли?
– Ребята! Эта авторучка – память об одном человеке. Я ей очень дорожу. Отдайте, пожалуйста! Тем более что она никому из вас не нужна.
– Да не брали мы вашу авторучку, – завёлся Пупок. – Вы чё, не поняли, что ли?
Пупок злился, наверное, потому, что он своей видавшей виды шкурой чувствовал: кто бы не скоммуниздил эту проклятую авторучку, обвинят всё равно его. А кого ещё обвинять? Он ведь плохо учится, а родители у него: мать – простая фельдшерица в ветлечебнице, к тому же пьющая, отец в тюрьме сидит. Неблагополучная семья.
– А почему ты грубишь? – тихо спросила Елена Аркадьевна, у неё побелел кончик красивого носа. – Почему, Павел, ты позволяешь себе разговаривать со мной в подобном тоне?
– Вы же себе позволяете! – очень убедительно заметил Пупок.
Прозвенел звонок, и в класс вошла русачка Софья Абрамовна, это был её урок.
– Софья Абрамовна, – тоном приказа сказала математичка. – Будьте добры, проследите, чтобы никто не выходил из класса. Я сейчас вернусь. – И гордо вышла, прикрыв за собой дверь.
Русачка пожала литыми плечами и встала у двери, как скала. О том, что на улице вовсю гуляет бабье лето, и по причине тепла окна открыты, что класс находится на первом этаже, и что через открытые окна можно легко удрать, она не подумала, да и мы все даже не пытались этого сделать. Какое-никакое, но уважение к учителям и вообще к старшим, у нас, пятиклассников, живших в эпоху развитого социализма, присутствовало. Той отмороженностью, которая царит в теперешней школе, дети ещё не болели.
Софья Абрамовна Розенблюм была типичной еврейкой, и национальность свою скрывать не пыталась, да и сложно было её скрыть, имея такое имя, отчество, фамилию, а вместе с ними – широкие бёдра, крупный нос с горбинкой, кудрявые чёрные волосы и смуглую кожу. Говорила она, сильно грассируя.
