И… знаете что, вы не сердитесь, но иногда мне кажется, что вы… делаетесь некультурным. Почти незаметно наша «культура» переходит в варварство. Каменный век начинается. «Декадентство» – каменный век. Презираю вас (и себя) и поэтому люблю обоих (по вашему рецепту). Хотела бы еще видеть вас. Едем мы в воскресенье. Не зайдете ли как-нибудь?
P.S. И что меня заставляет с вами видеться? Вот уж самое бескорыстное чувство!!
Разрываю конверт. Не приходите, мы таки едем в субботу. А напишите.
Если не зайдете – напишите в Лугу (СПб. губ.) имение Заклинье.
Как поживаете, милый Вальтер Федорович? Я нет-нет да и вспомню вас, невольно и бескорыстно (в последнем, впрочем, вы не сомневаетесь). Я ужасно верная, к тому же привычливая, и до тех пор не рву с людьми, пока меня… не намеками какими-нибудь, а определенными словами гулять не пошлют. А вам это делать нет нужды, я вам не сплошь надоедаю, а лишь изредка. – Признаться, имела против вас зуб, да за давностью времени даже и крошечная моя неодобрительная досада прошла, осталось непроходимое (т.е. я хочу сказать «постоянное») доброе и ласковое к вам чувство. Но для порядка вспомню ваш грех: зачем даете всем мои письма читать? Я ваши хоть потеряла было, да нашла, и никто на них взора не кинул. А ими интересовались, наверно, больше, чем моими, – просили и спрашивали. Письмо беззащитно, само за себя постоять не может; поэтому надо ко всяким письмам относиться с особой осторожностью, как к детям. Говорю не только о «секретных», но обо всяких.
Знаете ли про наши дела? Слыхали ли, что, кроме журнала, налаживается и «Литературная книжная лавка»309? Уже не только слияние церкви с интеллигенцией310, а и литературы с публикой! О нашем блестящем путешествии, «слиянии декадентов-литераторов с народом» – вы, вероятно, слышали в подробностях311. Мы, приехав, только об этом и говорили, даже Розанов пошатнулся (он и обедал, и спал, и умывался у нас в эти три дня в Петербурге). Д.С. теперь страшно занят мыслью о… вывеске для «Лавки»! Кстати, где Бакст312? Он тоже со мною «обратился» по-вашему, на письма не отвечал и все такое, однако скажите ему, что я его по-прежнему люблю.
Многое имею сказать вам, а потому пока умолкаю, в ожидании отклика. Вы ведь в городе? И в одиночестве? И в обычной гордой радости, что можете быть одиноким? Ну можете; да только нужно ли?
Здесь у нас весьма великолепно…. было бы, если бы не странный дождь и холод. Очевидно, кончина мира.
Пошлите в кассу за билетами, оставленными на ваше имя, 5 кресел. Пошлите до понедельника, т.е. до дня представления313.
11.10.<19>02
Дорогой Валичка! Как-то вдруг вспомнилось о вас внезапно, о ваших надеждах; о ваших разочарованиях; о ваших ненужных словах и нужных, но никогда не сказанных мыслях. Но что вы? Конечно, хорошо? Ну и конечно – не хорошо?
Открытка. Почт. штемпель 6-3-03.
Речь идет о подготовке к изданию журнала «Новый путь», начавшего выходить с 1903 г., и о планах создания «Литературной книжной лавки» при издательстве М.В. Пирожкова, с которым Мережковские были связаны деловыми отношениями.
Имеются в виду Религиозно-философские собрания.
Речь идет о поездке на озеро Светлояр (см. примеч. к письму 2).
Бакст (Розенберг) Лев Самойлович (1866–1924) – художник, близко знакомый с Мережковскими. Был автором обложки в первому сборнику стихов Гиппиус и ее портрета (см. ниже). Гиппиус написала его некролог «Умная душа: О Баксте» (Последние новости. 1925. 11 января). Ее письма к Баксту 1923 года опубликованы:
Речь идет о премьере «Ипполита» Еврипида в переводе Д.С. Мережковского, которая состоялась в Александринском театре в понедельник, 14 октября 1902 г.
