Дима вам писал317? Я уезжала в таком неистовом напряжении сил, горя и надежды, что меня здесь и не хватило немножко (физически). Ну, до свидания, милый. Если ответите – напишу вам о Бенуа318. О новом впечатлении. Обнимаю вас с нежностью.
Диме я сказала, Валичка, о нашей с вами внутренней маленькой, конкретной ниточке. О вашем. Он принял это; хорошо, как я.
Обещала твердо не писать вам – и не исполняю обещания. Ах, милый Вальтер Федорович, мне столько раз хотелось написать вам еще в Петербурге! Особенно в самое последнее время. Так, просто написать, не обязывая вас к ответу, ни к чему не обязывая, а только сказать, что у меня к вам есть в душе неистребимое чувство какого-то не то сочувствия, не то близости, не то не знаю чего, – что-то не материнское, не сестринское, но очень, вполне (и не слишком) человеческое319. Если я вас в чем-нибудь виню – то в том, что вы не позаботились преобразить это мое чувство в любовь. Такое преображение было бы к выгоде для нас обоих. И я очень «претировалась»320 к этому, но ведь одной тут ничего не поделаешь. А теперь в наших отношениях есть что-то даже неестественное. Уж начать с того, что мы оба с вами умные люди и – гораздо больше, в мыслях, согласны, чем хотим это показать. То, что вы со мною не сообщаетесь – есть некоторый для вас минус (как и, обратно, для меня), ибо в жизни мы со всякими единомысленниками встречаемся редко. Сердцу же моему так часто досадно (чтоб не сказать «больно»), когда я вас вижу, – досадно видеть вас без той радости, которая есть и которая вам могла бы быть доступна (это знаю). Досадно – и я рада, что не «жалко»; жалить вас ни за что не хочу.
Иногда я думаю, что ваша маска так приросла к вам, что вы сами считаете ее за свое лицо; но потом думаю, что это неверно. Вы именно за нее не любите себя. Но все это вне, вне, – а как я хотела бы говорить с вами изнутри! В сущности, мы так никогда не говорили; я – только думала так о вас, думали ли вы обо мне изнутри – не знаю.
Здесь хорошо, море тихо, лавровые леса тенисты, все уютно, и теперь нам «по возрасту» и отдохновенно! Если вздумается написать – пишите сюда.
Ваша все-таки
Прежде всего, не надо разводить психологий. «Если…» «но если бы…» «тогда…» «оказывается…» «и не потому…» «а потому…» «и таким образом…» Ну что за паутина, не дающая вам шагу сделать!
Тем менее она нужна, и ваша «боязнь ответственности» за «мои проклинания» (??!) – что я вовсе вам ничего не предлагаю, никуда вас не завлекаю, ничего вам и не могу дать. Легкое, подумаешь, дело – взять и дать! «У меня есть радость, у вас нет, потолкуем – авось сойдемся, и я вам этой радости отпущу…» Нет, какое детство! Мне, действительно, досадно смотреть, что вы не имеете радости, которая вам нужна и доступна (и есть на свете) – но дать ее вам готовой я не могу, это не «секрет», который можно шепнуть на ухо. Почему я ищу – а вы не ищете? Ищите – и найдете. Ищите, как думаете лучше: один, с друзьями, со
Квартира Мережковских в Париже находилась по адресу: 15 bis, rue Théophile Gautier (этот адрес типографски отпечатан на почтовой бумаге, которой Гиппиус пользовалась). Они подолгу жили в ней во время своих парижских периодов, а окончательно эмигрировав, поселились до конца жизни.
Бенуа Александр Николаевич (1870–1960) – художник. Был близко знаком с Мережковскими, часто вспоминал о них в мемуарах (
Отсылка к названию книги Ф. Ницше «Человеческое, слишком человеческое».
От «prêt» – готовый (
