ты забыковал-то! Ну заглотнули бы все по сто пятьдесят и делов, – ответил ему помятый Даллас, пристально вглядываясь в даль. Ботаник Стасик вклинился в переговоры: – Щас закончат снимать и заглотнем. Я знаю, у Нюрки бабки есть.
– Нюр, а Нюр, дашь стольник на примочки? Разбитая деваха Нюрка повернула на них совершенно заплывший синий правый глаз и улыбнулась: «А то! Куда ж я денусь, милые вы мои мальчики!» Буквально на следующий день отснятый ролик был смонтирован и озвучен, а через два дня запущен в эфир. Когда до президентских выборов оставалась всего лишь неделя, мне позвонил чрезвычайно взволнованный Макс и заорал в трубку: – Ты видел? Ты видел это блядство?
– Что случилось? Говори толком! – А чего тут говорить-то! Мы усираемся, можно сказать здоровье свое и мозги гробим. А все, оказывается, зря. Все впустую! Выходит, и делать-то ничего не надо. Можно просто взять и у кого-нибудь все все стырить! – Что, что стырить-то? Объяснишь ты, в конце концов?
Оказалось, что накануне Макс, переключаясь с канала на канал, случайно наткнулся на, до боли, знакомые кадры. Группа молодых людей весело и дружно шагала по дороге, натыкалась на развилку и останавливалась перед выбором – куда свернуть. При этом лица их были повернуты налево, а голос Геннадия Зюганова за кадром говорил: «Пока молод, не сбейся с дороги! Нам с тобой, товарищ, по пути!» Идея, сценарий, даже раскадровка по крупным планам – все было наше, только рожи чужие и место другое. – Сперли, товарищи коммунисты, идейку-то нашу! – кричал Максим в трубку. – И мы теперь, с нашими дорогами, как мудаки!
– Почему это мы, может они?
– Ну да! Они-то свой ролик, небось, по десять раз на дню крутят, а наш, вон, всего два раза показали.
На утро следующего дня все собрались в редакции и устроили боевую антикоммунистическую летучку. Первым держал речь главреж Николай Сверкаев. – Надо выяснить, кто продал краснопузым идею ролика и линчевать гада прилюдно!
– Да какая теперь разница! Клипы-то крутятся в эфире. А народ голову ломает. Что за хрень такая! Саня Никифоров отчаянно рубанул воздух.
– Да ни фига он не ломает. У меня дома все видели и наш, и коммунистический ролик и все думают, что это одно и тоже! – Оба-на! – закричал журналист Валерка Щавельев, – это что же мы, выходит, на товарищей работаем?
Щавельев после развода с женой жил в Подмосковной Балашихе, в крохотной квартирке в абсолютно пролетарском районе. Сверкаев ему и посоветовал: «Ты, говорит, теперь ходи по своей Балашихе и всем втирай, что это ты ролик сделал. А когда комуняки придут к власти, тебе, глядишь, и комнатушку какаую никакую выделят». – Вот тебе бы, Николай, всё зубоскалить, а я за общее дело болею, – заныл было Щавель. – Знаю я, от чего ты болеешь! Мне за вас, мудаков, шеф чуть было башку не открутил.
– А что, что такого?
– Нет. Вы полюбуйтесь, люди добрые! Эти два великих творца –
