ужинать в ресторан Rina. Мишель, который зазывал клиентов, усадил нас за лучший столик. К нам подошел добродушный кругленький официант с блокнотом в руках. Я называла блюда по-французски, а он, одобрительно кивая, делал записи. Дойдя до лукового супа, я решила, почему-то, спросить, как правильно произнести по-французски «лук» (oignon). Он набрал побольше воздуха, встал в позу, как дирижер оркестра, соединил кончики большого и указательного пальцев, оттянув мизинчик, прикрыл глаза и, плавно ведя правую кисть вверх, произнес с идеальным прононсом: «О-ньон». А потом открыл глаза, улыбнулся и предложил мне повторить. Я повторила. «Нет, не совсем так. О-ньон!», – он опять показал рукой восходящую интонацию. После двух-трех попыток мое произношение его все-таки устроило. А, может, он просто сдался из вежливости. Француз, все-таки! Я не ожидала такого основательного подхода к вопросу. Кто ж думал, что во Франции прямо в ресторане можно получить урок французской фонетики?!
В этот вечер в «Рине» было особенно оживленно и весело. По залу носился совсем молодой и неопытный официант, высокий худой парнишка, который старался везде успеть. Он не замечал, что у него выправилась из-под элегантного черного жилета белоснежная рубашка, а бархатная бабочка съехала набок. От чрезмерного усердия у него даже рот открылся. Новенький гарсон все время путал столы, извинялся и бежал к другим гостям с нагруженным подносом и запотевшими от волнения большими очками. Коллеги подшучивали над ним, а парень был так сосредоточен на работе, что и не слышал их. Типичный персонаж французских комедий. В Европе я все больше убеждаюсь в том, что создатели западных фильмов ничего особенного не придумывают, а просто снимают то, что видят вокруг. Что на экране казалось утрированным, я видела здесь каждый день в обычной жизни.
После ужина мы шли неспешно к отелю, наслаждаясь последним вечером в Ницце. Вдруг с моря подул холодный ветер, и Ингрет решила надеть шапочку, но не нашла ее в сумке: «Я забыла шапку в „Рине“!» – спохватилась она. Мы одновременно повернулись и увидели сцену, достойную комедийного фильма: среди мирно гуляющих жителей и гостей Ниццы, при свете ночных фонарей, бежал, обгоняя прохожих, тот самый официант, который учил меня правильному произношению. Он бежал без суеты, очень ритмично, в элегантном костюме и начищенных до блеска туфлях, крепко сжимая в руке голубую шапочку. Мы поспешили ему навстречу, но он не перешел на шаг, так и добежал до нас, не сбиваясь с четкого ритма. С широкой улыбкой протянул нам шапочку. Я рассыпалась в благодарностях. Сомневаюсь, что в Нальчике официант пробежал бы полкилометра, чтобы вернуть столь незначительную пропажу. В лучшем случае мог отложить, надеясь, что хозяин рано или поздно за ней вернется. «Какой он внимательный! Оставил свое рабочее место! Он так бежал!» – восхищалась я его поступком, а Ингрет спокойно заявила: «Да ладно! Ты видела, как он бежал: на два шага – вдох, на четыре – выдох? Просто у него была вечерняя пробежка!».
