закрывает глаза: «Как в кино. Понарошку. Не со мной». Усмехается про себя. Старый трюк перестал работать со смертью бабушки.
Как в детстве ей хотелось сбежать от мамы, так сейчас хочется сбежать от собственного ребенка.
– Что с малышом? – проявляет участие кассир.
Малыш. Её особенный мальчик с тёмными недетскими глазами. Как долго они его ждали.
Двадцать лет пытались с мужем зачать ребенка. Сначала сами. Потом с помощью врачей. Гормоны, уколы, ЭКО. Выкидыши и замершие беременности. Снова и снова. По кругу. Не сдавались. Ребенок стал навязчивой идеей. Смыслом и целью жизни.
Мечта воплотилась в жизнь пять лет назад.
Мальчик с вишнёвыми раскосыми глазами родился быстро и легко. И не выразил никакого удивления от встречи с новым миром. Не заявил о себе победным криком.
«Не такой как все. Другой. Особенный», – проявляли деликатность врачи.
Её особенный ребёнок с наслаждением часами раскачивается под музыку, замирает от дуновения ветра, подставляя ему лицо. С рождения поёт. Поёт без слов, но невероятно чистым и красивым голосом.
Её особенный ребенок не реагирует на окружающий мир. Не ходит. Не разговаривает. Отводит взгляд. Порой внезапно заслоняется ото всех, закрывая руками глаза и уши. А иногда горько и страшно плачет, и бьётся об стену.
Её долгожданный мальчик – аутист.
Опомнившись, хватает ребёнка в охапку.
– Только не кричи, не кричи на него! Он не понимает. Нельзя!
Мальчик отталкивает маму. Царапается. Кричит.
Усаживает малыша в машину.
– Дыши, дыши… Вдох. А теперь выдыхай. Усталость. Пустоту. Нелюбовь. Вину. Отважься жить дальше.
Нелюбовь
– Просыпайся, девочка, – доносится голос издалека.
Стараясь разлепить тяжёлые веки, сквозь липкую темноту пытается вспомнить, где она.
– Моя малышка, дайте её подержать, – цепляется непослушными пальцами за белую полу расплывшейся нечёткой фигуры, – где она? Что с ней?
– Тише, моя хорошая. Всё уже позади. Успокойся, милая.
Одновременно с рассеивающимся дурманом наркоза, возвращается сознание. И прибивает необратимостью произошедшего.
– Господи, что я натворила!
В глазах темнеет, накатывает рвотный спазм. Вновь проваливается в пространство между сном и явью.
– Пульс слабый. Давление 20 на 40, – слышит фоном, – ставьте капельницу!
– Это сон, дурной сон. Надо проснуться.
Изможденная, бледная лежит в отделении интенсивной терапии. Пустой стеклянный взгляд – в потолок. Слёз нет. Как нет и возможности отмотать кинопленку назад. Не поддаться уговорам. Устоять перед их натиском.
– Я убедился еще раз, что ты меня любишь. Любишь по-настоящему, –
