могли бы все сделать бесплатно в ветеранской клинике. Хотя вы и сами, должно быть, это знаете.
– Я бы не позволил им оперировать даже мой труп.
– Прекрасно вас понимаю. – Он положил руку мне на плечо. – Почему вы не хотите, чтобы я назначил вас на следующую неделю? Процедура совершенно безболезненная. Вы тотчас почувствуете себя гораздо лучше.
– А если я не соглашусь?
– Ну… произойдет одно из двух. Вы либо внезапно умрете, либо, если не умрете, нам придется вскрыть вам грудную клетку, сломать большую часть ребер и попытаться сделать операцию на сердце.
– Не уверен, что медицина способна на такое, – пробормотал я.
Он наклонился ко мне.
– Это как понимать?
Я натянул рубашку.
– Хорошо, пусть будет на следующей неделе.
Он бросил взгляд на карман моей рубашки с пачкой «Кэмел».
– Придется отказаться от сигарет.
– Я их не курю.
Он рассмеялся.
– И готов поклясться, вы даже случайно не вдыхаете их дым.
Я встал и заправил рубашку. Врач был на пару дюймов ниже меня. Я взглянул на него сверху вниз.
– Док, ваше умение общаться с больными оставляет желать лучшего.
Он напрягся.
– Это почему же?
– Прежде чем обвинять человека, неплохо бы выслушать его историю.
Он был вдвое моложе меня. Годился мне в сыновья. Наверное, мой тон убедил его в моей правоте. Он попытался исправить положение.
– И зачем же в таком случае вы носите их с собой?
– Чтобы помнить.
– Помнить что?
– Что затвердевшее сердце, в которое вы тычете, когда-то было нежным и умело смеяться, любить и испытывать глубокие чувства. Никакое количество стентов этого не вернет.
Глава 4
За моей спиной булькала кофеварка, в воздухе витал аромат кофе. Налив две чашки, я поставил их перед собой на стол. После чего зажег сигарету «Кэмел» без фильтра и положил ее рядом со второй чашкой. Сигаретный дым смешался с парком, поднимавшимся от кофе.
Закрыв старую зажигалку «зиппо», я провел пальцем по стершейся гравировке. Вспоминая. Затем проколол палец и натощак измерил содержание сахара в крови: оно составило 177. Тогда я набрал в шприц три кубика инсулина и ввел их себе в жировую прослойку живота. Закончив с этим, я проглотил четыре таблетки антацида, пробубнил что-то в адрес чванливых врачей, запил таблетки стаканом молока и закусил печеньем «Орео».
За окном завывал ветер. Ледяной дождь, хлеставший с неба, превратился в косой снегопад. На столе стояла большая банка с завинчивающейся крышкой, до половины наполненная акульими зубами. Я высыпал несколько штук на стол и стал их перебирать. В одной руке зубы, в другой – зажигалка. И то, и другое – воспоминания.
За входной дверью послышалось знакомое поскуливание. Вернулся Роско. Я двинул чашку по столу, чтобы он понял, что я дома; поскуливание стало громче. Еще мгновение – и раздалось знакомое царапание лапой о дверь. Я
