папиросной бумагой какая-то блестящая бумажка лежит, вот как конфеты заворачивают, что-то золотистое, фольга. Она нам не нужна, мы ее, естественно, выбрасываем в грязь, а папиросную мы ценим, она хороша для самокруток. Покурили, лишнее все выбросили.
Вернулись домой, и вечером вдруг тетка спрашивает «Кто из вас взял сусальное золото?» Мы говорим: «Мы не брали». «Ну, вот там лежало, между листами папиросной бумаги сусальное золото!» Когда мы все поняли и признались – тетка нам не поверила. «Идите, покажите». И мы пришли в сарай, а там действительно золото, втоптанное в навоз, и ничего уже нельзя исправить… Для нас это было не сусальное золото для икон, а конфетная бумажка, которая в отсутствие конфет не представляла для нас интереса…
Было страшно. Жизнь человеческая зависела от настроения фашистов-эсэсовцев. Однажды иду в школу – переступаю через убитого. Возле стола учителя, в стене – след от пули. А потом прошел слух, что наше село сожгут вместе с людьми. Мы, десятилетние мальчишки, ворвались домой, схватили за руки бабушку, хотели вместе с ней бежать. А она говорит: «И куда ж мы, дети, побежим? Здесь у нас дом, огород…».
И мы остались – и ждали, когда нас сожгут.
Вот, казалось бы: мама в Ленинграде, папа на фронте, я в оккупации, казалось бы, что может быть хуже? Но папа получил ранение и контузии. Мамин дедушка умер в блокаду от голода. Мой двоюродный брат после пожара на Бадаевских складах поел жженого сахара, который затвердел в уличной грязи – и подхватил смертельную болезнь. А я в оккупации все-таки остался жив. Такая судьба: оккупация была менее опасна для меня, чем, скажем, ленинградская блокада. В оккупации я выжил. Так иногда бывает: большое горе оборачивается удачей. Об этом надо помнить и не отчаиваться.
Неожиданное возвращение
Красная армия освобождала Украину. Когда фронт откатился обратно, немцы убежали, вернулись наши. Помню, как из леса вышли партизаны – вступать в армию. Они вышли со своим оружием, но без еды. И вот два партизана к нам пришли, с автоматами, голодные. Мы их накормили коржиками, они за эти коржики дали нам два автомата. Мы, мальчишки, сразу отправились стрелять, но у нас эти автоматы отняли.
Долго еще милиция отнимала у нас военные игрушки – оружие, взрывчатку. Милиционеры примерно знали, куда мы ходим стрелять, и нас ловили. Кстати, нас не судили. Дело было так: отнимут взрывчатку или револьвер, дадут подзатыльника и отпускают. Наладилась связь с Ленинградом и наконец пришла весточка от мамы, пришла посылка с письмом. Там были кое-какие вещи для меня – например, новенькая синяя телогрейка. Теплая, удобная, в округе ни у кого такой не было, я в ней расхаживал как король!
И самое главное – мама прислала мне вызов в Ленинград, потому что Ленинград, освобожденный от блокады, считался стратегическим городом, и кто попало во время войны туда попасть не мог. Чтобы иметь право приехать в Ленинград, нужно было заполнить кучу документов. И вот с этими мамиными бланками я пришел в райком ВКПб, и там
