не существующая.
Теперь она будет говорить масляным голосом и требовать крови. Как это делает ее божественный муж.
Благословенная императрица! Благословенная!
Она бесшумно прошла по просторному полу, приблизилась к подножию престола, ограждая глаза от проливавшегося сверху ослепительного света. Престол Кругораспятия казался всего лишь смутным силуэтом.
Она заметила его только перед тем, как наткнулась на…
Своего сына. Своего великого имперского принца.
Анасуримбора Кельмомаса…
Свернувшегося клубком между подлокотников ее скромного бокового трона. Спящего.
Грязного звереныша. Окровавленного демоненка.
Отчаяние преодолело отвращение. Она схватила его, обняла, заглушила рыдания и стоны.
Мама-а…
Ма-а-амо-очка…
Эсменет припала щекой к холодному комку засаленных волос.
– Ш-ш-ш, – выдохнула она, обращаясь к себе в той же мере, как и к сыну. – Я осталась единственной властью.
Взгляд ее коснулся неба за Пеленой, a с ним вернулась и память о ее городе, великом Момемне, столице Новой империи. Дальние барабаны отсчитывали ритм соединившихся сердец матери и сына.
Да сгорит он – этот город, мелькнула мысль.
Благословенная императрица Трех морей плотней обхватила царственные тонкие руки и плечики, прижимая своего плачущего мальчика к самой сердцевине своего существа.
Где ему и положено быть.
Глава первая
Аорси
Игра есть часть целого, в которой целое отражается как целое. Посему она не замечает ничего существующего вне себя, так же как и мы не замечаем вовне себя ничего большего, чем замечаем.
Мы рождены в сплетенье любовников, взращены в оскале родни. Мы прикованы к нашим желаниям, привязаны к своим слабостям и грехам. Нас цепляют крючки, чужие и собственные колючки, загнутые и согнутые, где-то окутанные прозрачными волокнами, где-то сплетенные шерстью обстоятельств.
И они приходят к нам в виде расчесок и ножниц.
Живые не должны докучать мертвым.
– Мясо… – обратился Миршоа к своему кузену Хаттуридасу.
Бок о бок они топали по пронзенной солнцем пыли – кишьяти, вассалы Нурбану Сотера через своего дядю, болящего барона Немукского, оказавшиеся здесь по причинам более сложным, чем благочестие и религиозный пыл. Люди шли вместе, шли единодушно, сыновья с сыновьями, отцы с отцами. Они не знали, что влечет их, и потому придерживались немногословия, таким образом превращая свою зависимость в видимость свободной воли.
– Что мясо? –
