но не вечно жили. Жизнь их прошла, и погибла их слава, словно прах, хуже паутины. Но древние жены, взяв мужескую крепость, пошли следом за Христом, женихом своим, и предали тела свои ранам, мечам – главы свои. А иные, хотя и не склонили шеи свои под железом, но духовным мечом отсекли от себя плотские сласти, отдали тела свои посту, и бдению, и коленному преклонению, и возлежанию на земле. И они памятны на земле, и имена их написаны на небесах, где они вместе с ангелами непрестанно Бога славят!
Ее голос. Дрожит, срывается. Ее голос, но откуда, откуда текут слова эти? Одно только ясно Предславе: всей душой принимает она свои речи.
– Тетушка… Хочу я постриг принять монашеский…
Игуменья всплеснула руками.
– Чадо мое! Как же я могу это сделать? Батюшка твой, доведавшись, с гневом возложит вред на голову мою! И ты еще так юна! Не сможешь ты понести тяготы монашеского жития, не сможешь оставить княжение и славу мира этого!
– Минует, как сон, слава эта, – твердо сказала Предслава.
Она ни капельки не сомневалась: поколебавшись, игуменья примет ее сторону. Та же сила, которая привела к монастырю, теперь подсказывала ей это, вселяла уверенность, помогала.
И тетя вдруг тоже все поняла.
– Господь зовет тебя, Предслава. Не могу я противиться его воле и не буду, – негромко сказала она, обнимая девушку. – А князь… Да, разгневается, конечно. Надобно мне поговорить с епископом Полоцким Илией. Он поможет вразумить Святослава-Георгия.
За игуменьей последовала Предслава в монастырь. В келью тети вела узкая-преузкая длинная лестница.
От этой узости холодных каменных ступеней, от гулких звуков шагов, взлетающих под темные своды, княжне на секунду стало страшно.
Путь выбран. Но это будет очень, очень тяжелый путь. Хватит ли ей сил пройти его?..
***2
Безумно хотелось позвонить Франсуа. Расцарапать своим голосом те воспоминания, которые он лечит-лечит, да все никак не вылечит. Один телефонный звонок, чтобы убедиться: красивый мужчина, потрясающий любовник, он по-прежнему в ее власти. И сделает все. Будет ждать в аэропорту де Голля, помчится в Москву, украдет звезды с неба, заласкает до слез. Любой каприз. Ни в чем не будет отказа. Любовь расстреляла его в упор. Франсуа, остроумного, красивого, импозантного, уже не узнать в осунувшейся бледной тени. Ее тени, именно ее тени… Разумеется, собственную тень любить нельзя. Но за ней можно наблюдать, с любопытством, с презрением, изучая следы разрушения некогда сильной личности. И разрушать еще больше.
Очень хотелось позвонить Франсуа. Но Лика Вронская, покосившись на лежащий перед ней сотовый, лишь вздохнула. И переместилась из спальни в зал, подальше от телефонного соблазна.
Их последняя встреча в Москве была в равной степени и отвратительна, и прекрасна. Франсуа уже даже не говорил о свадьбе. Не просил в очередной раз попробовать жить вместе. Пройденный этап, ничего не получится, они много раз в этом с горечью убеждались.
– Laisses-moi
