думал Натапов. Тайна, как и все остальное в этом изощренном, продвинутом, пропитанном наукой и предрассудками мире.
Он заболел кино в позднем советском периоде, когда на крыльях горбачевской свободы прилетели в отечество японские мультики Покемоны, стаи западного и американского кино, хорошего и плохого. Натапов не вылезал из кинотеатров, «Терминатора» со Шварценеггером смотрел четыре раза. Отец признал его тяжелым синефилом, Натапов отнекивался, делал вид, что обижается, на самом деле диагнозом гордился.
Он, инженер-дорожник, любил перечитывать русскую классику. Он боготворил Бабеля, Платонова и Булгакова, ценил американцев, французов, японцев, понимал, что литература богаче, глубже кино, но реальное зрелище двигавшихся на экране фигур, их голоса, интриги, страсти, подвиги, победы, даже смерть – вся их подлинная жизнь, проходящая перед глазами здесь и сейчас, властно пристегивала Натапова к креслу.
Жизнь так же неизбежна, как смерть.
Мечта велика и прекрасна и обычно далека от человека; она, как правило, не сбывается, проносится через годы, ветшает и умирает вместе с тем, кто нес ее годами, как лелеемую чашу.
Но бывают, бывают счастливые описки судьбы: бывают исключения. После школы энергичный парень, болевший кино, поспешил во ВГИК; в середине июля его рыжую, как факел, шевелюру можно было заметить среди сумасшедших, мечтавших о звездности, сбившихся в кучу под дверью аудитории, где великие киноартисты проводили прослушивание и отбор абитуры к экзаменам на актерский факультет. Да-да, актерский, другого факультета, более подходящего стремительной натаповской натуре, в природе не оказалось.
Все было продумано заранее. Режиссура? Не нравилось название, похожее на шипение и посвист бича, профессия казалось Натапову насильственной и неблагородной, в чем, забегая вперед, он оказался прав. В сценарном деле он ничего не смыслил. «Сценарий, – спрашивал он себя, – это что? как? это надо писать ручкой по бумаге или пальцем по клаве? С ошибками, как в школе, чтобы все заметили и хором ха-ха? Не нравится, непонятно, не пойду». На художественный факультет Натапов не мог поступать по определению, поскольку изображенная на бумаге его старательной рукой табуретка более походила на мусорный бак. Продюсерство и менеджмент, по его мнению, довольно далеко отстояли от того, чем он мечтал заниматься, – от искусства.
Оставалось одно – дело актерское, оно казалось самым доступным и имело преимущество: результат работы сразу попадал на всеобщее обозрение и был ближе всего к всенародной славе. Кирилл оглядел себя в зеркале и остался доволен: рыжеватая шевелюра, карие глаза, ровные зубы, мускулистость и стройная фигура – внешность вполне подходила как буколическому белому офицеру, так и популярному герою экрана.
Дальше было еще легче, дальше все летело. Он выучил стихотворение Пушкина, басню Крылова, отрывок из «Тихого Дона» Шолохова и с настроенным на победу сердцем отправился на прослушивание. Важно, не как
