Этот бал – это переговоры. А вот на предмет чего, я толком не знаю. Знаю только одно – знай мы точно, что Криос нам враг, ни о каких переговорах речи не было бы. Мы амазонки – воительницы. Сагарис в лоб и дело с концом, а здесь… Здесь что-то не то. Астер никогда не пойдет войной не зная точно, что перед ней враг.
Война… От одной только мысли об этом волоски по всему телу встают на дыбы. Чтобы немного успокоиться, я шевелю пальцами босых ног, цепляя молодую траву под столом. В глубине души мой неизлечимый цинизм ликует. На какое-то мгновение я представила, как из-за войны отменят Агоналии.
Завтра важный день. От вечерней медитации мы освобождены, нужно выспаться хорошенько и собраться в дорогу. Мама остается, а я неспешно шагаю домой и послушно ложусь в кровать до заката.
Какой он, этот мир мужчин? Смогу ли я достойно себя вести и не оскверню ли я имя амазонок? А вдруг я им не понравлюсь, или ещё чего хуже – они мне.
Боюсь, что, окунувшись с головой в чужой мир, он покажется мне более родным, чем собственный. Я никогда не чувствовала себя и амазонкой… Да что здесь таить, я от кончиков волос и до глухого духа в теле ни капельки не похожа на сестер.
Только дремота сморила мой неугомонный разум, я вдруг чувствую мамины руки. Она бережно расправляет мне волосы.
– Что-то случилось? ― бурчу спросонок.
– Нет, дочка. Спи…
Она смотрит в мои сонные глаза, так, словно хочет опуститься на самое дно души и вложить туда сверток своей мудрости вместо всяких глупостей, которыми я набита битком. Жмурю глаза и зарываюсь носом в подушку, изображая глубокий сон.
Мама ложится ко мне в постель и крепко прижимает меня к себе. Её объятия пашут жаром любви и обреченности, словно ее маленькое сокровище нагло у неё отнимают.
– Обещай мне… ― шепчет мне в спину мама.
– Что? ― тихонько осведомляюсь я.
– Что будешь помнить кто враг.
Неужели она готова поделиться со мной такой информацией?
– Кто? ― несдержанно спрашиваю я.
– Тот, кто может разбить твоё сердце… ― еле слышно цедит сквозь зубы. «Мужчины», – думаю я. ― Не дай кому-нибудь затуманить твой разум. Любовь, она как яд, что проникает в кровь и разносится по всему телу парализуя его.
Началось… Долгие разговоры о вселенском зле в бородатом обличии и прочая ересь.
– Конечно, мама, ― обещаю я.
Я встала до рассвета. К южным берегам Криоса чуть меньше суток по морю. Провожая нас, мама обнимает Клиери, целует её в щеку и что-то шепчет на ухо. Эти двое всегда находили общий язык гораздо лучше, чем я с матерью. Для меня последних наставлений не нашлось, только крепкие объятия.
Дальше долгие часы в море. Ты качаешься на куске дерева посреди могущественной стихии, и нет вокруг ничего кроме бесконечной синевы, что стерла четкую грань, где горизонт уходит в небо. Нет ничего, только блестящие блики на поверхности глубоких вод.
Странное чувство…
