Ф-фух. Ну вот, доктор, поделился с вами своей головной болью – и вроде как полегчало. А то, знаете ли, тяжело нести это знание одному. Класть в стационар будете? Или лечение усиливать?
Я спросил в ответ: а что, сам-то Олег Павлович нешто собирается с этой информацией созывать народ на баррикады? Нет? И письма гневные писать – мол, местечко мне забронируйте – тоже не будет? И бить бессовестные лица отъезжающим не пойдет? Ну и зачем тогда койко-место занимать? Вот ежели бессонница от этих мыслей, тревога какая или депрессия, тогда… снова нет? Ну тогда и смысла в дополнительных таблетках или уколах тоже нет. Вы лучше, Олег Палыч, вот о чем подумайте. Вот ежели они все улетят – может, нам, как тем эмигрантам с вечно грустными глазами в Шереметьевском аэропорте, имеет-таки смысл остаться?
Ночь в багровых тонах
История эта произошла в конце девяностых, в одном из сурово-уютных учреждений нашего профиля, затерявшемся на бескрайних просторах нашей же необъятной страны. Непосредственным ее свидетелем стал один из читателей моего блога, который любезно разрешил поделиться ею с вами.
Обычная ночь в обычном психиатрическом отделении. В целом ничего необычного, романтичного, зловещего или эротического – ну если не брать в расчет чьи-то сны или галлюцинации. Но первые никто не транслирует в общий доступ, а со вторыми вроде как активно борется бесплатный (да-да, за счет заведения) галоперидол [10] и прочий психофармакологический арсенал, поэтому, повторюсь, все штатно.
Дежурное освещение в палатах без дверей, круглосуточный пост около наблюдательной (в простонародье – буйной), где привычно барагозят острые пациенты, редкие шаги и негромкий разговор: кому-то среди ночи приспичило, и он интересуется у санитара, нельзя ли совместить этот процесс с перекуром. Очередная порция крепкого чая с домашними бутербродами в комнате санитаров: до конца смены еще несколько часов и надо чем-то себя развлечь, поскольку доза ингаляционно поглощенных нейролептиков, выдыхаемых пациентами, плюс копящаяся усталость делают свое дело, а в глаза хоть спички вставляй, да еще и слезятся они от все тяжелеющего русского духа в замкнутом помещении.
Рутину той ночи грубо порушил громкий хлопок, почти взрыв, раздавшийся в одной из палат. Хлопок – и следом за ним крики, полные ужаса. Подорвавшейся к дверному проему дежурной смене открылась леденящая кровь картина, достойная если не «Оскара» за лучшую ленту в стиле зомби-апокалипсиса, то многомиллионных сборов в кинопрокате точно.
Кровати, стены, пол и даже местами потолок – все было в кровавых брызгах, лужах и потеках. По палате, натыкаясь друг на друга, на спинки кроватей, поскальзываясь в кровавых лужах, метались щедро залитые той же субстанцией пациенты. Время от времени кто-то из них выхватывал взором возникшего на пути соседа – в таком же зомби-прикиде, тянущего руки в попытке то ли ухватить, то ли оттолкнуть, – громко
