что ли, порадовать человека? «Вкусный, говорю! Отличный суп! Сама бы ела и радовалась!» А она мне уже ложку протягивает: «Так ешь. А я за тебя порадуюсь». И смотрит на меня. И улыбочка у нее такая…
Магдалена попыталась изобразить улыбочку Баренцевой. Макар отодвинулся вместе с табуреткой.
– Я налила себе половник, одну ложку съела… – Она медленно вытерла губы, словно капли супа до сих пор чувствовались на губах. – Поблагодарила. А она мне: «Что ж ты стеснительная какая. Съешь еще одну». Ну, я съела вторую. Она меня глазами будто подталкивает. Съела третью. Весь половник уговорила. Все, говорю, спасибо. А она мне: «Разве четырьмя ложками наешься! Угощайся, если вкусный!» Кастрюлю придвигает ко мне и показывает: прямо отсюда.
Макар представил, как под неумолимым взглядом Баренцевой повариха зачерпывает ложку за ложкой. Дрянной суп застревает в горле, она проталкивает его, глотает, давится, но почему-то не может отказаться.
– Всю кастрюлю я съела, – помолчав, сказала Магдалена. – Слава богу, там немного оставалось, литра два. Она так и стояла надо мной. Молчала, только прищуривалась, когда я замирала. Мне уж начало казаться, что кастрюля бездонная. Жру-жру, а супа не уменьшается. Когда дно показалось, я чуть не заревела от счастья. Доела! Сижу, едва дышу! Оксана Ивановна говорит: «И в самом деле, вкусный суп!» И ушла. Тут-то меня прямо в раковину и вывернуло. Ох, давно мне так плохо не было! Ты подумай!
Она засмеялась и звонко хлопнула себя ладонями по бедрам. Макар молча смотрел на нее.
– Ну, после такого стало понятно, что никуда я от нее не уйду, от Оксаночки моей Ивановны! Пришла я к ней на следующее утро, попросила прощенья за недоразумение. Она отвечает: давай поглядим, сработаемся ли. Вот шестой год срабатываемся. Люблю я людей с характером! А у нее характер – ух! Всех в кулаке держит!
Глава 2. Таволга
1
Вечером разлаялся Цыган возле церкви. Маша третий день обещала себе, что пойдёт и выяснит, кто дразнит старого пса, но, стоило ей выйти на крыльцо, решимость опять ее покинула.
В сумерках приходил туман. И сейчас он сочился из сада, полз над травой – мутный, белесый, плотный. Казалось, за его клубами на траве должен оставаться липкий след, как за гигантским слизнем.
Маша постояла на крыльце, без всяких мыслей глядя на графитовые стволы яблонь, таявшие в молочной мути, развернулась и ушла в дом.
Полает и перестанет.
Гниловатые кухонные половицы пружинили под ней. Из-за этого Маше казалось, будто она очутилась внутри живого, подвижного организма. Вот-вот изба примется раскачиваться, готовясь выпустить из-под себя две согнутые морщинистые куриные лапы, а затем приподнимется, потянется – и припустит со всех ног в лес.
– Интересно, курятник с собой потащит? – вслух спросила Маша.
Налила в блюдечко молока из холодильника, поставила на пол у двери, покрошила
