с неба. Тогда Мару и вывел нас на ту дорогу.
Это ведь одновременно и дар, и проклятие маруки – находиться наполовину в мире смертных, а наполовину – в мире вне мира. Маруки легко находят такие места, когда не знают, куда идти. Поэтому когда все тропы превратились в клубок белых змей, буран набросился на нас рычащим львом, а земля поменялась местами с небом – вот тогда-то Мару и вышел на эту дорогу.
Когда земля меняется местами с небом, ты не сразу это замечаешь, особенно, если находишься внутри бурана, и абсолютно все вокруг белое и раздробленное, а снежинки жалят осами в глаза. Ты начинаешь что-то подозревать только тогда, когда под копытами оленя хрустит уже не снег, а звезды, заиндевевшие в вечном холоде.
Ими была устлана вся дорога, точно покрошенной перламутровой поталью, и наступи я своими человеческими ногами на такие осколки, они бы прорезали мне и кожу, и мышцы. Ведь звезды – они тоже умеют защищаться, даже угасшие, даже мертвые…
Все было по-прежнему белым, но уже не таким; я даже не подозревал, что белый цвет может быть настолько многогранным. Пространство переливалось всеми его оттенками от полированной платины и речного жемчуга до нежного цвета оперения птенцов гарпии. Но виной тому был не снег – он бушевал только внизу, не здесь.
Знаете, это место расположено не над северными землями, в которых меня застала метель; оно растеклось кристаллической смолой над всем миром… нет, надо всеми мирами.
Оно было повсюду и одновременно не существовало в нашем мире материи.
Здесь не было ни холодно и ни жарко, ощущения притуплялись, и лишь вес собственного материального тела с каждым шагом становился все больше, тянул к земле, и если бы не маруки, я бы упал и разбился.
Наверное…
Я ведь по сути ничего не знал об этом месте, и я дал ему имя Теокхрана – город ангелов – только потому, что у всего на свете должно быть имя.
Я видел его лишь мельком и не имел права в него входить – да я бы и не смог. Их город распростерся над миром людей, как крышка на кастрюле, так что когда я впервые увидел нижний мир среди развидневшихся облаков, то чуть не свалился с оленя: интересно, кто из нас был вверх ногами – люди или мы с Мару?
Я видел города и веси далеко над моей головой, но мне не казалось, что я иду вверх ногами. Здесь действовали совсем иные законы, и поверхность была именно там, где ты по ней шагал.
Мы были выше неба, небо осталось внизу, а вокруг города раскинулось звездное варево, густой кисель из черники и чернил, сверкающего песка, прозрачных разводов розовой и голубой дымки; в нем тонули крупные холодные звезды, похожие на кристаллы, по которым перетекают разноцветные тени.
Город и сам состоял из кристаллов, сросшихся целыми друзами всех оттенков переливчатого белого и прозрачного голубого; он сиял, и при взгляде на него почему-то из глаз начинали течь слезы. Смотреть на него было больно и в то же время сладко, а грудь разрывало от дикого чувства – я готов был умереть от этой боли, лишь бы не переставать смотреть.
Я
