мной раскрывался, подобно книге, густой и мрачный иссиня-черный лес. Коренастые гиганты-дубы, ясени и ольхи плотно льнули друг к другу; их прочная кора напоминала окаменевшую слоновью кожу, а стволы – слоновьи ноги. Стоило приложить к ним ладонь, и первое, что ты чувствовал, была шершавая упругость, а второе – тепло и едва ощутимые толчки, биение их жизни.
Между черными стволами свивалась змеиными кольцами синь, а под ногами шуршала трава, но почва была сырой и глотала подошвы. Ветвистые кроны, точно шапки исполинских грибов, были такими густыми, что застилали почти все небо.
Я даже не догадывался, что впереди меня ожидает город, ведь откуда взяться городу посреди леса? Да еще и такого непролазного!
Хотя, назвав его «городом», я явно поторопился. Подобных ему мне еще не доводилось видеть. Откуда-то спереди пробивалось свечение, и лес начал светлеть: сперва глубинная синь выцвела до оттенка грозового неба, затем – стала лазурной, как горное озерце, а после в лазурь добавились теплые солнечные нотки, краски смешались, а воздух стал бледно-желтым, как разлитый желток.
Свечение, точно рой живых светлячков, парило вокруг меня; крохотные, верткие, они вспыхивали и тут же гасли. Мне ничего не оставалось, кроме как идти им навстречу, к источнику света. Вскоре стало настолько светло, что я мог рассмотреть каждую травинку под ногами и похожие на изгибы свившихся змей узоры на коре.
Спустя несколько минут свет стал настолько слепящим, что я зажмурился. Меня будто облили ушатом меда! Я вынужден был остановиться и теперь, прикрыв ладонью глаза, пытался хоть что-то рассмотреть, но тщетно. Тогда, вздохнув, я потянул за собой Мару и несмело вступил в разлитое всюду теплое золото, ощущая, как по ногам взбирается жар.
Хотя нет, это было даже приятно. Свечение схлынуло с плеч упавшей мантией, и я наконец-то прозрел. Казалось бы, вокруг ничего не изменилось: все те же вековые деревья тянулись кверху и срастались кронами, образуя живой купол из гибких, змеящихся ветвей и крохотных сучков, листьев и лиан, между которыми скапливался ночной мрак.
А между деревьями петляли мощеные улочки, уводящие то к одному, то к другому стволу, в которых виднелись окошки и двери. При этом в городе не были видно ни единой живой души, и стояла такая тишь, что каждый шаг отдавался оглушительным хрустом.
Светало. Я шел всю ночь и так устал, что было уже не до осторожности. Осмелев, я спустился по утоптанной лесенке на одну из улочек и, прокашлявшись, позвал:
–Ау-у?.. Есть тут кто живой?
Но ответом мне послужил лишь монотонный шорох листьев.
Невзирая на ночь, в городе было удивительно светло, словно дороги были вымощены огромной чешуей, излучавшей свет. Мы неспешно прошлись по ближайшей улочке, и копыта Мару, покрытые прочной кожей, мягко постукивали по плитке.
Подойдя к одной из дверей, я постучался, и дверь сама собой отворилась – она была незаперта. Внутри царили приятная темнота и тишина. Поэтому я привязал Мару к жерди заборчика,
