ты?
– Я – другое дело. У меня есть долг. Да и, в конце концов, я могу ошибаться.
Он произнес это бодро, но Таннис не поверила.
За Перевал, значит…
…если с ним, то она и на Перевал согласна.
– И еще, – он поцеловал раскрытую ладонь, – не жди меня завтра, ладно? Отец возвращается и…
– Я понимаю.
…отец, братья, семья, частью которой Таннис никогда не станет. Но это будет завтра. У них есть целый день и даже больше…
Она научилась ценить время.
Глава 4
Марта кралась.
О нет, никто не запрещал ей выходить из дому, но прежде у нее и мыслей не возникало о том, чтобы покинуть Шеффолк-холл. Да и сегодняшний побег вовсе не был побегом.
Так она себя уверяла.
И жалась к влажной стене, на которой висели потемневшие от времени портреты.
– И куда вы собрались, дорогая тетушка? – насмешливый голос чужака застиг ее у двери, и Марта вздрогнула, выронив зонтик.
– П-прогуляться захотелось.
Она ненавидела себя за страх и за то, что не способна с этим страхом справиться.
– Сегодня не самая лучшая погода для прогулок, тетушка. – Чужак наклонился за зонтиком.
– Да?
– Конечно. – Голос его был обманчиво мягок. – Холодно. Ветрено. И снег мокрый…
Он предложил Марте руку, и она не посмела отказать.
– А вы одеты так легко… вам следует более внимательно относиться к своему здоровью.
Смеется? Нет, ни тени улыбки в глазах, а губы кривятся, и само лицо – не лицо, но деревянная маска, из тех, что украшают кабинет старого герцога.
– Ко всему, город опасен, дорогая тетушка. – Он вел ее прочь от двери, и Марта оглянулась, понимая, что больше не посмеет нарушить негласный запрет. – А мне бы не хотелось, чтобы с вами произошло несчастье.
– Я… у меня нитки закончились, – пожаловалась она.
Пусть считает ее чудаковатой дурочкой. Дурочек не опасаются.
– Красные. И еще синенькие. Я взялась вязать шарф, ты же знаешь, Освальд, как здесь холодно зимой? И я подумала, что тебе очень пойдет шарф.
– Синий? Или красный?
– Полосатый, – решительно заявила Марта. – Но нитки закончились и…
– Я позабочусь, чтобы сегодня же вам принесли нитки.
– Синие?
– Всякие, дорогая тетушка. Сами выберете. Мне для вас ничего не жаль. – Он остановился перед дверью. – Даже овсяного печенья.
Марта зарозовела, понимая, сколь странным выглядит набитый печеньем ридикюль. Впрочем, разве в этом месте возможно остаться нормальной? Отнюдь.
– Вы же понимаете, – Освальд любезно распахнул дверь, – как сильно огорчилась бы моя матушка, случись с вами какая-нибудь неприятность. Вы – единственный близкий ей человек…
Ульне вновь стояла у окна. И кружевная перчатка цвета слоновой
