«Есть ценностей незыблемая скала…» Неотрадиционализм в русской поэзии 1910–1930-х годов. О. Н. Скляров

Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу «Есть ценностей незыблемая скала…» Неотрадиционализм в русской поэзии 1910–1930-х годов - О. Н. Скляров страница 13

«Есть ценностей незыблемая скала…» Неотрадиционализм в русской поэзии 1910–1930-х годов - О. Н. Скляров

Скачать книгу

вдруг звезда?[70]

(К, 28)

      Так томительная беспочвенность, неизбывная химеричность субъективного самосознания, будучи отправной точкой художественного дискурса, становится в то же время центральной проблемой лирики Мандельштама 1908–1915 гг.

      Остро переживаемый поэтом дефицит бытийственности побуждает его жадно «шарить в пустоте»[71] в поисках того, что не есть грёза, сон, призрак. В то же время мысль о реальности сверхлично-бытийного неизменно сопряжена в самых ранних стихах с эмоцией ужаса, сопоставимого с тютчевским (и отчасти бунинским) ужасом перед «шевелящимся хаосом»: далёкая, непонятная «вечность» (как тютчевская «ночь» с её «обнажённой бездной») всякий раз страшна лирическому субъекту Мандельштама, она пугающе нависает, зловеще «бьёт на каменных часах», «растёт», как «снежный ком» (К, 32), ежеминутно грозя обрушиться на хрупкое «я» всеми своими «пенящимися громадами» (К, 102) и бесследно поглотить в тёмных пучинах.

      Но мы раз за разом видим, как к этому ужасу примешивается что-то ещё, что-то сдержанно-торжественное и одновременно трезвенное, смутно напоминающее чувство религиозного смирения, смиренномудрое сознание онтологической дистанции.[72] «Путь Мандельштама к бесконечному», – замечает по этому поводу С. Аверинцев, – лежит «…через принятие конечного как конечного, через твёрдое полагание некоей онтологической границы» (А, 203). Нагляднее всего это бытийственное самоограничение субъекта выражено в известном стихотворении 1909 г., начинающемся знаменательными словами: «Не говорите мне о вечности – / Я не могу её вместить», а также в стихотворении «Медленно урна пустая…» (1911). В первом из них отношение к «вечности» наиболее отчётливо сформулировано в следующей строфе:

      Я слышу, как она растёт

      И полуночным валом катится,

      Но – слишком дорого поплатится,

      Кто слишком близко подойдёт.

(К, 102)

      Во втором особенно примечательны строки:

      Что расскажу я о вечных,

      Заочных, заоблачных странах?

      Весь я в порывах конечных,

      В соблазнах, изменах и ранах.

(К, 137)

      Таким образом поэт, ввиду осознанной невозможности «вместить вечность» (см.: К, 102), как будто сознательно потупляет очи долу, не позволяя себе (в соответствии с акмеистскими канонами, но совсем не по-акмеистски трепетно) ни грана мистической дерзости,[73] благодаря чему многие упоминания и аллюзии «вечности» приобретают как бы апофатический характер. Вот как объясняет аскетическую сдержанность Мандельштама в проявлении религиозных аффектов С. С. Аверинцев в своём очерке жизни и творчества поэта: «Свирепая, бешеная стыдливость возбраняла ему обнажать перед читателем свои переживания подобного рода» (А, 222). «Злейшим врагом» для Мандельштама периода «Камня», по мнению исследователя, является «нескромность мистического чувства», вследствие чего «…религиозная топика

Скачать книгу


<p>70</p>

Другой вариант этой строфы в более поздней редакции: «Что если, вздрогнув неправильно, / Мерцающая всегда, / Своей булавкой заржавленной / Достанет меня звезда?» (К, 293).

<p>71</p>

Этот образ присутствует в стихотворении 1922 г. «Кому зима, арак и пунш голубоглазый…», а также применительно к В. Розанову в написанной в том же году статье «О природе слова» («…Розанов всю жизнь шарил в мягкой пустоте…» – СК, 61).

<p>72</p>

Об отражении религиозных исканий Мандельштама в его биографии и творчестве см.: А, 215–233.

<p>73</p>

Ср. с признанием из стих. «В изголовье чёрное распятье…» (1910): «…Страшен мне “подводный камень веры”…» (К, 134), где Мандельштам берёт в кавычки цитату из тютчевского «Наполеона».