что Зубовы были непопулярны в обществе, уже пересытившимся потемкинским рукоприкладством; не близки к офицерству, из которого в 1622 года сразу выскочили на придворный паркет, не утвердились в государственниках, только-только к 1796 году начав созидать что-то новое – и всё под корень…
…Сами по себе они не являли саморождающей силы, они были значительны, но не более, если не менее, чем Кирилл Разумовский в канун 1763 года: но если тот по «барски», «своим полком – измайловцами» мог бы еще соорудить какую-то «историю», то Зубовых и на это не стало; явиться подобно Суворову в любой полк и поднявши его повести куда угодно – они не могли, идолами армии и гвардии они не были; выступить они могли только в интересах кого-либо и от имени кого-то. То есть, если в рамках самого цареубийства Беннигсен и в большей части Пален выступали их агентурой, то и они сами в целом не могли быть кем-то, кроме как агентуры, но уже над всем делом.
Кажется, в историческом плане более значительным оформлялся Валериан, как открывавший эпоху поворота замыслов Великой, особо выдвигаемый ей на новое, неведомое, артистическое, в то время как Платону доверяется «солидно-государственное», устоявшееся, потемкинское: дела, казусы, направления и посты – но в семейно-клановом плане несомненно ведущим был Платон и его личностью определялся характер участия Зубовых в деле. Можно сразу утверждать, что это был редчайший заговор, успешно осуществленный при таких неподходящих качествах главного лица: хороший администратор, Платон был «кабинетник», человек малых собраний, негромких разговоров.
Более для женского, чем мужского общества, очень рано оторвавшийся от армейской среды, не умевший даже обратиться к воинскому строю; он был хорош чуть сбоку и сзади от заглавного лица, лучше женщины – в мужских собраниях он был неестествен по красоте и внешней изнеженности; он не подходил ни к типу вожака, слитно-вырастающего из стаи, не растворялся в ней, его легче было представить в уединенном отстранении, или в окружении лиц, безусловна низших.
Даже Николай, молчаливый пьяница, превосходит его по армейской впаянности и чувству момента – право, эта пощечина, которой он опроверг последних защитников Павла, великолепна; Валериан – если снять все слова – демонстрировал во всех действиях заговорщиков отсутствие, очень красноречивое по его постоянному игранию со смертью; кажется, его могли спрашивать о лично известных офицерах на предмет вовлечения в заговор – он ответствовал, но не более, его имя скорее использовали, чем он присутствовал.
Бытописатели Романовых – Гольштейн – Готторпских ведут корни заговора к завершающему десятилетию царствования Екатерины, когда последняя, убедившись в опасности Павла для создаваемой ей системы, которая для нее важнее всего, и в этом она воистину Вторая после Петра Первого – в собраниях исторических анекдотов приводятся несколько случившихся или надуманных суждений императрицы о сыне, иногда очень умных и дельных, иногда
