усмехнулась.
– Ясно. Но если ты мне не веришь, то рассчитывать на твоё искреннее прощение мне не приходится и тогда всё это становится бессмысленным.
– Нет, не становится. Прощение, искреннее прощение о котором ты говоришь, никак не зависит от того верю я тебе или нет, оно вообще ни от чего не зависит. На то оно и прощение. Его невозможно выменять или купить. И ты по-прежнему та кто ты есть, женщина которой я не могу верить. А если бы ты вдруг стала Святой Жанной, тебе не нужно было бы никакое прощение. То искреннее прощение, которое как ты говоришь может спасти твоего сына, должно родиться в самой сокровенной глубине сердца, родиться от прекрасного движения души, когда она постигнет смысл и радость всечеловеческой любви, божественной любви. И тогда, даже если бы ты пришла ко мне в мою каменную камору и попросила бы простить тебя, при этом вовсе не собираясь выпускать меня на свободу, я бы действительно простил тебя. Нам нужно именно такое прощение. И когда я смотрю в твои прекрасные серые глаза, которым я готов был посвятить целую жизнь, мне кажется я способен на него. Но сначала всё же я хотел бы увидеть мальчика. Я думаю это поможет. Если ты конечно не против.
Мария-Анна слушала его, затаив дыхание. Она признала его правоту. Настоящее прощение нельзя на что-то выменять, оно должно прийти из глубины души.
Она отвернулась и подошла к стенному стеллажу.
– Ты увидишь его, – сказала она. – Ты проведешь с ним столько времени сколько захочешь. И ты прав, настоящее прощение приходит только из самого сердца. Что ж мы подождем и посмотрим что скажет твоё.
Она направилась прочь из кабинета, но он остановил её:
– Мари, у меня есть просьба.
Королева застыла. Её сердце гулко застучало.
Она резко развернулась с намерением сказать чтобы он больше никогда не называл её так, это совершенно ни к чему, это имя из прошлого, но увидев его лицо, только спросила:
– Какая просьба?
– Я хотел бы насколько это возможно привести себя в порядок. Помыться, побриться, может быть получить новую одежду.
Марии-Анне не слишком понравилась эта мысль, очевидно что заросший, грязный, со свалявшейся бородой он гораздо менее узнаваем и потому она в большей безопасности. Впрочем за эти одиннадцать лет она избавилась от всех в своем окружении кто мог бы узнать его. И в любом случае держать подле себя того кто выглядит как старый больной каторжник это чересчур обременительно и вызывает много ненужных кривотолков. "Кроме того", сказала она себе, "дышать его вонью в карете нет уже больше сил".
– Я распоряжусь.
– И мне еще нужна какая-нибудь служанка, – торопливо добавил он.
Она взглянула на него с иронией.
– Тебе нужна женщина? Я правильно тебя поняла?
– Нет, не правильно. Мне нужен помощник, руки и ноги распухли и плохо слушаются, я не смогу поднять ковш, растереть себя, подливать воду
