курс; даже я на лекциях не дремал. На занятиях же многих других преподавателей я замечал, что лекция вдохновляет лектора, но усыпляет аудиторию.
Рассказывая на лекциях о питании хищников или пауков, Рданский причавкивал и причмокивал от удовольствия. Он пел гимн великой природе. Вообще-то «театр природы» состоит всего из двух действий: «актеры появляются» и «актеры пожирают друг друга». Когда Рданский восторженно тыкал указкой в плакат с какими-нибудь челюстями или кишочками, то многие в аудитории, особенно девушки, замирали от восторга. Рданский был великолепен: строен, подтянут, с изящным резным римским носом, коротко стрижен, с легкой проседью, и с зоркими глазами, скрытыми очками в золотой оправе. Всегда в строгом костюме, выбрит и причесан, аккуратен и точен.
На экзаменах у него была такая система: если хорошо отвечаешь на первый вопрос билета, то приступаешь ко второму, а если нет – сразу гудбай. Если хорошо ответишь на второй вопрос, то приступаешь к третьему, а если плохо – опять-таки гудбай. Экзамен он принимал в своем кабинете. Я зашел, чувствуя волнение и некоторый страх. Билет попался удачный, в том смысле, что первые два вопроса я знал, а о третьем и четвертом имел представление. Рданский задумчиво смотрел в окно, слегка покачиваясь на стуле. Я ответил на первый вопрос. «Что ж, давайте второй», – с некоторым сомнением в голосе произнес он. Я ответил на второй. «В общем, правильно. Странно. Ведь Вы не очень-то прилежно посещали мои лекции… Ну, ладно, давайте третий». Третьим был вопрос «половой процесс и его роль в эволюции». Надо сказать, что о самом этом процессе я в свои неполные 18 лет имел весьма туманные представления, преимущественно теоретические. Что касается роли в эволюции, то здесь чувствовал себя уверенней. Я пересказал то, что вспомнил из учебника: о том, что половой процесс нужен для отбора самых сильных особей и для обмена генофонда популяции. Рданский вполоборота повернулся ко мне. «Всё это так. Но Вы забыли упомянуть один важный момент, о котором я рассказывал на лекции. Зачем нужен половой процесс еще?». Я мучительно не мог вспомнить. Рданский пристально взглянул в упор и повторил: «Подумайте, зачем еще?». Я растерялся, наморщил лоб и вдруг ляпнул: «Может, для взаимного удовольствия?». Он выпучил глаза, откинулся на спинку стула и начал отрывисто хохотать, как булькающий засорившийся унитаз. Ни я, ни другие студенты никогда не видели его смеющимся. Он и улыбался-то редко и скупо. Рданский, наконец, перестал смеяться, отер выступившую от смеха слезу и, не приступая даже к четвертому вопросу, поставил в зачетку «уд». Я не осмелился переспросить: на самом деле – зачем еще? И остался в неведении.
Хвосты и обезьяны
Много лет тому назад французский ученый Ламарк, наблюдая огромное разнообразие и удивительную приспособленность животных к среде обитания, предположил, что приобретенные в ходе жизни признаки могут наследоваться. Ему казалось логичным, что у жирафа шея длинная потому, что многие поколения жирафов тянули шею вверх.
Научные
