бледно и сведено ужасом. Мало-помалу ужас этот стал передаваться мне. Теперь я боялся, что она заговорит. Но она молчала. Потом подошла к скамейке, села, вытащила из пакета бутылку и протянула мне. Я сорвал наклейку и продавил пробку внутрь большим пальцем. Протянул бутылку матери. Она отхлебнула из горлышка и подняла глаза на меня. Я стоял, как школьник перед учительницей.
– Ромка… Папаша твой, – несмотря на добавку, из голоса её почему-то исчезли пьяные нотки, – от меня гулял.
Он ещё раз приложилась к бутылке.
– …всё, что шевелится! – она бросила это с прорвавшейся давней злобой.
– И эту… Лидку из шестого подъезда тоже.
Глаза у меня полезли на лоб.
– Ну что, понял?
В глазах матери снова плескалась пьяная муть.
– Сестра она твоя… Эта… с-сводная. Папашка один у вас. Я точно знаю, Лидка-покойница мне сама призналась. Не связывайся с этой девкой, слышишь!
Всё стало ясно и понятно. И хорошо – всё разрешилось лучшим образом. Я почти поверил, что кто-то наверху всё-таки есть и устроил это для нас. Но мысль была мимолётной. Меня переполняло желание действовать.
– Пойдём домой, мама, – я протянул руку пьяной женщине на скамейке.
Здесь, в мокрых, но пышных ещё кустах у институтской больницы память об этом прикосновении к маминой руке сливается с памятью о прикосновении к руке Ани. Это было вчера. Мы виделись в последний раз, но она не знала об этом. И я убедился, что ни она, ни бабушка не догадывались о нашем отце, Анина мама унесла это в могилу. И хорошо.
Мне плевать, что она моя сестра. Я люблю её и хочу, как женщину. Если бы она была здорова, я бы женился на ней, не раздумывая, и совесть моя бы ни пикнула. Может быть, я любил бы её с ещё большей страстью… Но ничего этого не будет. Вчера мы виделись в последний раз. Её прощальный взгляд – одновременно острый и беспомощный, испуганный и полный надежды – он останется со мной до последнего момента.
Завещание в нагрудном кармане рубашке, Подольцев знает об этом.
«Жизнь канет, как камень».
Всё, пора.
Я вытаскиваю пистолет, снимаю с предохранителя и упираю ствол под подбородок. Палец на спусковом крючке. Начинаю давить.
Как же болит затылок!
Аня, Аничка!
Мама!
«Жизнь…»
Страшная боль почему-то разрывает грудь.
Да, он всё сделал, как надо: входное под подбородком совсем небольшое, слабая пулька застряла внутри черепа. Мальчик словно заснул – черты лица разгладились, оно стало безмятежным. Только очень бледным. Я и правда вполне мог бы предположить, что смогу запустить его сердце. Но знаю, что не смог бы – Родион мёртв.
Операционная готова – стол, инструменты, контейнер для органов. Теперь всё надо делать быстро. В полицию уже позвонили, когда она приедет, сердце уже должно быть в контейнере, а Аня готова
