раз ты позировала гораздо лучше, потому что ты этого не осознавала.
Его внезапная тревога выдала глубоко скромного человека, обеспокоенного достоинствами своей незавершенной работы.
– Пока нет, – решительно ответил он. – Подожди, пока будет на что посмотреть.
– Очень хорошо, – согласилась она.
Какая-то нотка в ее голосе заставила его рассмеяться. – Тебя нисколько не волнует картина, не так ли?
– Да, волнует, – запротестовала она. Но попытка скрыть, что он докопался до истины, была далека от успеха. Она и сама это поняла. – Меня волнует только плата, – призналась она.
– Мы можем говорить, пока я работаю.
Она запротестовала.
– Нет, это нечестно. Я уделила тебе все свое внимание. Ты должен заплатить таким же образом. Ты должен сделать все возможное, чтобы развлечь меня. – Иди сюда и сядь на это бревно.
Он повиновался.
– Ты заслуживаешь лучшей оплаты, – сказал он. – У меня никогда не было профессиональной модели, которая вела бы себя так хорошо.
– Знаешь, я никогда в жизни не делала ничего так послушно, – заявила она. – Я сама себя не понимаю.
За веселым взглядом, который она бросила на него, скрывалась серьезность.
– Я немного боюсь тебя. Я почти верю, что ты меня гипнотизируешь. Ты, кажется, усыпляешь мое обычное, повседневное "я" и будишь того, кто обычно спит, того, кого я знала до … до недавнего времени, своего рода беспокойный призрак, который время от времени преследует меня.
Он, думая о своей картине, лишь наполовину обращал на нее внимание.
– Но ты выйдешь замуж за человека с деньгами, все в порядке, – рассеянно сказал он.
Она вздрогнула.
– Как ты узнал? – Спросила она. – Ты выяснил, кто я?
– Разумеется. Ты Рикс, модель для Чанга.... Нет, я пошутил. Я знаю только то, что ты сказала мне вчера или, скорее, то, о чем ты позволила мне догадаться.
– И ты одобряешь мой такой брак?
– Я вряд ли был бы виновен в дерзости одобрения или неодобрения.
– Откровенность не была бы дерзостью между нами. По крайней мере, я так к этому отношусь. Ты действительно одобряешь … брак по … по другим причинам, кроме любви?
– От всего сердца.
Долгое молчание. Затем она с усилием добавила.
– Когда я вернулась домой позавчера вечером, все, что там произошло, казалось нереальным, абсолютно нереальным, как сон.
– Даже печенье и шоколад?
– Даже ты, – ответила она.
Ее тон заставил его рассеянное внимание сконцентрироваться, заставил быстро взглянуть на нее.
Она улыбнулась.
– Не волнуйся, – сказала она. – Нет ни малейшей причины.
– Уверена? – Шутливо осведомился он. – Видишь ли, я не привык к молодым девушкам-американкам. Ты говоришь так свободно. Если бы я
