Нельзя было перепутать, чью именно вещь ты держишь в руках.
Лезвие я всегда затачивала сама, не доверяя почти священное действие никому, кроме его создателя, но с тех пор, как я жила отдельно, он ни разу больше не касался своего детища. Точильный камень и несколько дополнительных «шкурок» разной зернистости хранились в отдельном ящичке комода и доставались по необходимости. Когда я точила и полировала, дзен накрывал меня всей мощью, так что после, в течение нескольких дней, я была абсолютно и совершенно недоступна для любого вида раздражителей. Добрая, воздушная и спокойная, как штиль, Сильфа – на это стоило посмотреть.
И однако же лезвие не было идеальным. На нем была пара мелких сколов, каждый из которых, полученный в стычках, оставался в знак памяти – как боевые шрамы на теле воина. И хоть они доставляли некоторые неудобства при заточке и полировке, я бережно хранила их как напоминание, что даже в наш продвинутый век женщина не может всегда и везде чувствовать себя в безопасности.
***
– Со мной тебе ничто не угрожает, – вывел меня из раздумья глубокий голос Джинна в наушниках.
Пока он не сказал, я даже не думала ни о чем таком, но теперь скосила на него глаза, продолжая поглаживать знакомую до последней трещинки рукоять ножа. Опасен ли он? Определенно. Раза в два крупнее меня, сильный, со специальной подготовкой – он был сама угроза. Опасен ли он лично для меня? Кто знает… Пока что ничего плохого он мне не сделал и вообще проявлял себя с лучшей стороны. Но всегда ли так будет? Хм… Он наемник. Кому я нужна – нанимать его, чтобы сделать мне что-то плохое? Да и если он захочет чего-то эдакого, я физически не смогу ему противостоять. Впрочем, и дешево жизнь и здоровье я не отдам.
Я снова погладила нож, и в следующее мгновение на руку легла большая смуглая ладонь, шершавая и жесткая.
– Я не причиню тебе вреда, даже не переживай на этот счет. Мы же команда, помнишь?
Я кивнула и не убрала руки. Прикосновение не пугало, а, напротив, изгоняло сомнения и страхи. И было тепло, во всех смыслах слова.
***
Нож не просто так стал фетишем – его сделали специально для меня. Под мою руку, под мои потребности, под мой характер. Тот, кто создал его, не был слишком ответственным и скрупулезным по жизни, но что касается ножей, тут все менялось до противоположности. Он становился щепетильным до отвращения, клинически неизлечимым перфекционистом и кошмарным педантом.
Он сам обрабатывал готовую сталь, где-то делал дополнительную закалку, а где-то, напротив, отпускал, добиваясь только ему известного соотношения твердости и гибкости. Он создавал и бесконечно правил контуры, снова и снова возвращаясь к работе. Он затачивал, выдерживая правильные углы, и временами он был настолько поглощен работой, что это выглядело жутко.
Дерево для рукояти он забраковывал несколько раз – то недостаточно мягкое или твердое, то не та структура, то ощущения под рукой не те. Он вымачивал, тонировал, вытачивал, снова заставляя
