удивлён:
– Погоди, так ты что, не историк, не археолог? Не продолжатель династии? – девушка покачала головой. – Ни фига себе… А мы были уверены, что дети Великого и Ужасного могут пойти только по его стопам. – Он присел рядом. – «Сценический образ» – это как? Ты актриса, что ли?
Анна переложила запотевшую бутылку, прижала к виску.
– Певица, – на восхищенно-удивлённый вздох археолога Аня лишь отмахнулась: – Не парься. Я начинающая. Пока только подаю надежды…
– Но это все равно очень круто.
Девушка хотела сменить тему, приоткрыла глаза – два водолаза на надувной лодке замерли у красного буя, вглядывались в темноту сонной воды. Спросила:
– Когда первая группа поднимется?
– Да уже. Сейчас фрагмент отправят по «лифту» и будут подниматься. – Словно в подтверждение его слов в паре метров от красного буя и группы обеспечения всплыл ярко-красный мешок. Боря обрадовался, махнул коллегам: – О, а вот и он. Ребят, сюда его!
Из рубки вышел Али, помог затащить на борт наполненный воздухом мешок с привязанной к нему сетчатой сумкой. Аня все ещё чувствовала тошноту, поэтому была рада, что о ней временно забыли, с наслаждением прижалась лбом к прохладной бутылке с водой. Крохотные пузырьки мельтешили и искрились на солнце.
– Круто, посмотри, Борь, вообще без повреждений, – до неё доносились восторженные голоса археологов. Аня не поворачивала голову, деревяшек она, что ли не видела. Надо было остаться на берегу, хоть искупалась бы. Или в посёлок смоталась.
Сердце билось в непонятной тревоге и ожидании.
– Как она может быть без повреждений, вот что меня удивляет! – возбуждённый голос Али. – Глубина залегания всего восемьдесят четыре метра, шашень сожрал бы древесину и всю органику даже за сотню лет. Вон, на «Титанике» обшивку, ткани слопал. А тут…
– Зимние бури? – с сомнением предположил Борис. – Во время бурь и штормов сероводородный слой поднимается, своего рода дезинфекция. Не любит моллюск это.
Аня не слушала, равнодушно смотрела на линию горизонта. Парни поливали древесину пресной водой, вытравляя из неё соль для сохранения. Девушку привлёк мутный блеск из сетчатой сумки, поднятой со дна. Она пригляделась: тиснённые зарукавья, украшенные серебряными бляхами с изображением лубочного солнца. В груди что-то недобро сжалось, колючие иглы впились в горло. В глазах потемнело. Анна затаила дыхание, будто погружаясь на дно. Ледяная вода проникала в гортань, заливала лёгкие, вымораживала внутренности.
Девушка схватилась за борт катера.
Чернота вокруг стремительно сгущалась, солнце спряталось за рваными облаками, будто укутанное мороком. Волны, только мгновение назад нежившиеся на солнцепёке, оживились, угрожающе расправляя покатые плечи.
Будто сквозь пелену девушка слышала голоса ребят, чувствовала зловещую суету в надувной лодке. Кажется, до неё донеслись слова «экстренное всплытие» и «кессонка». Может быть, она когда-то знала значение этих слов.
Волнующееся,
