о том, что в его доме постоянно жили две экономки), за эти дни разительно переменился, постарев и как будто даже похудев. Он служил по три обедни ежедневно, читал сумбурные проповеди; по его приказу монахи укрепляли стены обители. Сам святой отец сидел почти безвылазно в монастыре, если и покидал его, то не иначе как под охраной трех – четырех вооруженных слуг. К сегодняшнему дню под его опекой оказалось несколько десятков странствующих монахов и деревенских кюре, бежавших от своих собственных прихожан. Иные из них побывали на волосок от смерти, и при этом не самой легкой. Надо полагать, их рассказы не могли улучшить настроение святого отца. Окольными путями бальи узнал, что тот написал паническое письмо архиепископу.
…За окнами послышался конский топот, и через несколько мгновений воздух сотрясла громкая замысловатая брань. Бальи досадливо крякнул. Явился барон Роже де Боле, чьи владения примыкали к Вокулеру, знатностью и древностью рода превосходивший всех окрестных дворян.
Правда, от многих поколений высокородных предков, сколь храбрых, столь и расточительных и недалеких, ему досталось не очень много не самой лучшей земли и обветшалый замок. Остались так же и долги – единственное, что нынешний барон приумножил. Наделенный в полной мере фамильной глупостью семейства де Боле, Роже, однако, был способным командиром, что доказывал не раз; а его дружина, состоявшая из отчаянных рубак, готовых в огонь и воду за своим господином, не знала равных себе. Именно поэтому бальи и сделал его своей правой рукой. Вернее сказать, сам барон сделал себя ей, прибыв третьего дня со своими людьми в Вокулер и заявив, что становится под начало бальи, желая помочь в истреблении поганой черни. Правда, пока что де Камдье не имел случая испытать, каков Роже де Боле в деле. Зато нарочитая грубость и высокомерная фамильярность барона по отношению к нему – простому, нетитулованному дворянину, даже не рыцарю, весьма раздражала бальи.
Гремя волочившимся по ступеням мечом, в комнату ввалился барон. Здоровенный, тучный, почти квадратный, он напоминал дикого кабана на двух ногах.
– Удача, дружище! – рявкнул он с порога. – Удача, клянусь ляжками святой Клариссы! К моему замку посмел приблизиться отряд в полсотни, без малого, этих свиней. Половину мы перерезали сразу, а оставшихся развесили на деревьях, как свинячьи туши. – Ха-ха-ха!! – барону, должно быть, сравнение это казалось необыкновенно остроумным и веселым.
– Что, всех? – спросил, не скрывая неудовольствия де Камдье.
– Как можно, дружище, помню я твою просьбу, – все приказы барон упорно именовал просьбами. – Привез я тебе ихнего вожака, живого и невредимого; выгляни в окно – увидишь.
Глянув во двор, де Камдье увидел, как люди барона снимают с седла человека, увязанного, как тюк с овсом.
– Скрутили его, как барашка, хоть сразу на вертел сажай!
«Вот и первая победа», – подумал про себя бальи. Особой радости он почему-то не почувствовал.
Однако,
