незнакомца показался капитан судна. – Я купил его на Родосе. Говорит, что актер. Если согласен, о великолепный солдат, он будет тебе прислуживать вместо меня. А то, сам понимаешь, капитан в открытом море должен следить за курсом.
Навклир с опаской посмотрел на молосского дога. Константин Германик перевел взгляд на пса:
– Боишься? Ну-ну. Так и надо. А что, твой грек говорить умеет?
Тут же подал голос незнакомец по имени Аттик:
– Трибун! Твое мужество и твой характер располагают к беседе. Подобно тому как посланник из «Персов» из рассказа великого Эсхила нашел в себе мужество поведать варварской царице о гибели ее азиатских сынов при Саламине, я готов сопровождать наше странствие комментариями да историями, без которых в утомительном походе будет скучно.
Константин Германик только покачал головой от удивления. Он половины не понял. Отметил только, что свою речь Аттик произнес, как и полагается актеру: четко, торжественно, слаженно, взмахнув рукой при окончании обращения. Если бы еще зубы были целы…
Тем временем навклир Аммоний поспешил закрепить задуманное, по-прежнему больше глядя на страшного пса, чем на его хозяина:
– Достославный и знаменитый трибун! Могу тебя заверить, что Аттик – существо в высшей степени безобидное, но забавное. Купил я его за три бурдюка вина, что, согласись, любезный герой, не очень дорого. – Аммоний вдруг почесал длинный нос и прыснул со смеху. – Вино, правда, давно забродило, но пока пьяницы из родосского кабака этого не почуяли, я уже был с греком-рабом на корабле.
– Я – не раб! – вскричал Аттик, гордо выпрямившись и обхватив себя руками за плечи. – Когда-то я верну тебе твое прокисшее вино и снова стану великим актером.
Аммоний пожал плечами:
– По мне так хоть Юлием Цезарем. А сейчас выбирай: будешь прислуживать моему почетному пассажиру или я прикажу тебя выбросить в море.
– Постой, постой, – вмешался трибун. Все происходящее начало его забавлять. И, уже обращаясь к Аттику, он спросил, пытаясь скрыть улыбку: – А чему ты еще обучен, кроме лицедейства?
Грек еще выше поднял голову, да так, что отчетливо выступил острый кадык на его шее, выдохнул воздух, кашлянул и вдруг присел на корточки возле молосского дога. Громадный щенок удивленно посмотрел на смельчака. Впрочем, не только щенок.
– Еще я могу выдрессировать твоего пса, – смело заявил Аттик и, вытянув худую руку, принялся сильно чесать подбрюшье Цербера.
Тот, мгновение помедлив и виновато взглянув на хозяина, опрокинулся на спину, при этом поджал лапы, обнажив клыки от невыносимого собачьего блаженства. В довершении всего он продемонстрировал стоящий, как мачта боевого корабля, собачий фаллос.
Смеялись все. Подоспевший выспавшийся фракиец Тирас, чья очередь была, по договоренности с эфиопом Калебом, охранять покой офицера. Сам Калеб, хрипло выдавливавший из глотки «кха-кха-кха!». Египтянин Аммоний, быстро
