и оправдание. Эти дреды стали как бы его видимыми мыслями, беззвучными выкриками. И вместе с тем – хоть этот аргумент и звучит фантастично – они оставались всего лишь прической. Разве можно поддаваться паранойе настолько, чтобы оскорбляться при виде какой-то прически?
Чего бы ни стоило Цицерону так долго таиться – не меньше усилий затратил он и на то, чтобы сбросить бремя молчания. Цицерон понял, что он – очень рассерженный человек. Так или иначе, он стал человеком, которого совершенно невозможно смутить. Напротив, он сам постоянно смущал других. И это больше роднило его с Розой, чем с Мирьям. Ведь Мирьям была утешительницей и вдохновительницей. Она принимала все ритуалы общественной жизни, невзирая на все ее фикции и нелепости: все пути ведут никуда, выбирай свой путь сердцем! Цицерон (как и Роза под конец жизни) любил, чтобы его слушатели немели от изумления и обливались кровью, глядя, как все сорванные маски летят на пол или горят в огне.
По мнению Цицерона, порицание отъявленных расистов или гомофобов было не только бесполезным, но и смертельно скучным занятием. Мощь, заключавшуюся в подобных обвинениях, лучше всего было направлять наобум – против самых корректных и откровенно сочувствующих коллег или студентов. Посреди какой-нибудь дружеской беседы Цицерон привычно и небрежно ронял: “Но, разумеется, вы отдаете себе отчет в том, что вы – расист”. Чем меньше улик у него имелось, тем более дестабилизирующим оказывался результат. Именно такого рода желание вызвал у него в океане Серджиус Гоган. Цицерону вдруг из принципа захотелось назначить себя главным преемником и наследником. Даже и не думай нарисовать себе уютный фамильный портрет своей еврейской семейки – без меня! Без меня этого портрета попросту не существует. Если хочешь кого-то в этом винить, то вини Розу. Это она добавила шоколад в арахисовое масло.
Достойные планеты? Да кто их вообще видел-то? Уж точно не Цицерон.
Часть вторая
Игра “Кто, что или где?”
Глава 1
“Пролы” из Саннисайда
– А он вас ждет?
– Дорогуша, он всегда должен меня ждать. Можно сказать, каждый мой приход – его большая удача. Передайте мистеру Ши, что у меня есть кое-что, что ему нужно. Просто он сам пока об этом не догадывается.
Ленни Ангруш переместил тонкую картонную коробочку с магнитофонной бобиной, прижав ее к портфелю, чтобы достать носовой платок и утереть пот со лба. Контора адвоката была шикарной и модернистской, по крайней мере, для Бруклина, однако кондиционера в секретарской приемной не было. Возможно, здесь крылся какой-то умысел: прежде чем переступить порог великого человека, просители должны были основательно размякнуть. Великим человеком был Билл Ши, прославленный бруклинский юрист, которому предстояло превратить болота Флашинг-Медоуз в огромную бейсбольную площадку.
Ленни начал обивать здешние пороги и стал
