над костром установил железный противень, в котором весной отваривал панты, наполнил его водой и принялся нанизывать на деревянные спицы, сделанные из тальника, ремни, нарезанные из мякоти, протыкая их с одного конца. Когда вода в противне забурлила, стал опускать в нее на несколько минут спицы с полосками мяса, а затем укладывать их рядами на перекладины в коптильне. Часа через два все мясо было на вешалах.
Спустя сутки, на следующее утро, когда мясные ремни обтекли и слегка подсохли, затопил печь в коптильне. Потом сплавал, проверил сеть. Выпотрошил и посолил пойманную рыбу, которой в этот раз набралось около ведра. Видимо, первые заморозки осадили уровень воды в ключах, и хариус начал скатываться в основное русло. «Подошло время рыбалки», – решил про себя Михалыч.
Весь день занимался делами, которых в тайге всегда находится множество. Перетаскал из ельника и сложил в тамбуре две поленницы дров. Вытесал из сухой березовой заготовки топорище, слегка обжег его на углях и заменил подгнившее. Сменил на столбах лабаза старые проржавевшие листы жести, обив их новыми, которые приплавил последним рейсом. Вспомнив, что туристы забрали походный котелок, пересмотрел имевшуюся в хозяйстве утварь и из трехлитрового алюминиевого бидончика смастерил новый, предварительно отрубив топором от бидона две трети его объема. Выровнял помятые края и обработал их напильником. Просверлил с двух сторон в стенках отверстия и сделал дужку из толстой вязальной проволоки.
Занимаясь делами, не забывал через каждые два часа подкладывать в печь коптильни дрова, заготовленные из старой сухой талины. Вечером, посмотрев и попробовав мясо, решил, что коптить хватит. Снял ремни со спиц и, связав их пучками, повесил в лабазе.
«Ну вот, теперь „тушенки“ хватит на весь сезон, да если и останется – не беда», – удовлетворенно отметил про себя Михалыч. Такое мясо могло храниться и год, и два, не теряя своих свойств, со временем только приобретая каменную твердость.
Порезав на кусочки парочку полосок подкопченной мякоти, решил сварить суп, который очень любил за своеобразный привкус с запахом дыма. А еще любил зимой в морозы насыпать в карман этих мясных сухариков и жевать их, бегая на лыжах по путикам, проверяя капканы и плашник.
На следующий день он переплыл на другой берег реки и направился к большому кедру, растущему в распадке среди таких же старых деревьев, в стволе которого несколько лет назад соорудил тайник. Тогда, по весне, обойдя и обстучав обухом топора десятка полтора кедров, нашел пустотелый в три обхвата толщиной. С подветренной стороны, чтобы не забивало дождем, бензопилой выпилил в нем «дверь» – прямоугольный кусок ствола, через которую можно было попасть внутрь дерева. Затем очистил кедр изнутри от трухлявой сердцевины, вновь вернул «дверь» на место, навесив ее на шарниры, и сделал прочный засов от зверя.
Здесь, подальше от «чужого» глаза, Михалыч хранил сети, нелегальную «мелкашку», перешедшую к нему по наследству от отца, сюда же по окончанию промысла
