чего, Инфантик? – не поверил я. – Тебе, похоже, не только твоя девушка не дает, тебе вообще мало что в жизни само добровольно дается. А если ты и добираешься до чего-то, то только после длительного, тяжелого, изнуряющего труда. Зачем нам ее насиловать? Нам и так хватает. Мы ведь все это для тебя устраиваем, забыл, что ли?
– А… – протянул удовлетворенно Инфант, и мой план сразу стал вызывать у него значительно больше доверия.
– Короче, общая диспозиция такая. Мы Инфанта якобы избиваем, но так, что девушка о «якобы» ничего не подозревает. А наоборот, в ее помраченном сознании все выглядит до ужаса серьезно. В результате Инфант падает обессиленный на колкий лесной настил, а мы тут же переориентируемся на девушку. Как ее имя-то? Ну да ладно. Так вот, начинаем ее недвусмысленно домогаться, за руки дергать, предложения грязные ей делать, ну, может, схватим разок для пущей убедительности за что-нибудь округлое. То есть мы всем своим рукоприкладством демонстрируем свою неприкрытую сексуальную агрессивность. И может быть, мы ее и проявили бы, агрессивность эту, – тут я обвел внимательным взглядом участников и остановился на одном из них, – но ошибка наша, Б. Б., в том, что мы начисто позабыли о мужественном Инфанте.
И я снова обвел окружающих выжидательным взглядом.
– Нам-то казалось, что он бесчувственно лежит на мягком лесном настиле, но, оказывается, мы ошиблись. Недооценили мы его. Оказывается, он не бесчувственно лежит, а наоборот – вполне чувственно лежит. Да и то недолго. Видишь ли, Б. Б., дело в том, что мы, увлеченные своей сексуальной агрессией, не замечаем, как приподнимает Инфант свою избитую, но не сломленную голову, как вглядывается он мутными зрачками в начинающийся сгущаться сумрак. И там, в сумраке, размытые контуры трех фигур начинают постепенно проясняться, и видит Инфант одну напуганную девушку и двух откровенных насильников. А когда приглядывается, понимает, что это его собственная девушка, та самая, которая так долго ему не давала. И вот сейчас, прямо на его глазах, она может стать легкой сексуальной добычей двух не заслуживших ее халявщиков. Ну кто от такого не разъярится? Особенно если сам до этого безрезультатно ухаживал за ней целый месяц? И все воздерживался и воздерживался, как теперь выясняется, совершенно напрасно. Вот и обычно уравновешенный Инфант, завидев такую жгучую несправедливость, не на шутку разъярился. И дал волю своей ничем не сдерживаемой ярости. И как выяснилось, Б. Б., разъяренный Инфант – это страшная история не только для женщин.
– Это точно, – закивал Илюха, соглашаясь.
– Короче, лихо подлетает он к нам, как будто не били и не колотили мы его до этого наотмашь, и точными, натренированными ударами рук повергает нас наземь и продолжает добивать тупыми носками своих мягких ботинок. Ты смотри, Инфант, мягкие ботинки не забудь надеть, с обязательно тупыми носками. А то я знаю тебя, ты вполне можешь не рассчитать ярости удара.
– Вот здесь, – не согласился Илюха, – ты, товарищ сценарист, немного погорячился. И переборщил. Чего-то
