хороший человек с чистой совестью может так безмятежно спать. Что не опасен я и не надо сразу в кухню за ножиком.
И вот сплю-то я сплю, но узкую щель между ресницами оставляю, чтобы пусть не совсем отчетливо, но все же контролировать: как дела у шкафа разворачиваются? В какую сторону родитель поглядывает? В шкаф ли? Или в том числе по сторонам? И он в результате посмотрел по сторонам!
– И как ты его? – подался вперед всем своим телом Илюха.
– И как он тебя? – вслед за ним подался Инфант.
А Жека все смеялась и смеялась своими озорными глазками.
– Какой там Гоголь, какой «Ревизор» с его немой сценой! – откинулся я на спинку, подальше от подавшихся ко мне тел друзей. – Жалко, классик твоего, Жек, отца не видел – враз бы улучшил описание. А я как раз видел, хоть и не классик я. Просто подглядывал из-под ресниц за его остолбеневшей фигурой, окаменевшим лицом и сбившимися в кучку, тут же остекленевшими глазами. А когда глаза у кого стекленеют, это вообще-то нехороший признак.
Вот и стал я путаться в догадках, все пытался предугадать последующее его движение: либо на кухню побежит, туда где колющие предметы, либо просто накинется душить меня все той же простыней. Либо мне самому надо срочно наплевать на мою наготу и бежать звонить, вызывать «Скорую помощь». Но до конца разобраться мне было трудно, так как все более стеклянные, безучастные глаза у него с каждой секундой становились.
И все же я решил действовать, потому что всегда лучше самому сразу брать под контроль окаменевших мужчин и не дожидаться, пока окаменевшие мужчины начнут брать под контроль тебя. А значит, мне пора было срочно пробуждаться.
И вот, потянувшись сладко и нежно, выбросив вверх из-под простыни свои оголенные ручки и позевывая безмятежно, я открыл не замутненные пока ничем глаза и встретил этот добрый день чистым, полным надежд взглядом. А вслед за днем я встретил остекленевший взгляд вконец остекленевшего человека.
Тут главное было – не делать резких движений, чтобы его остекленелость не грохнулась разом об пол и не разлетелась на мелкие кусочки. Поэтому я плавно улыбнулся ему тоже радостной, открытой улыбкой и произнес чистым, наполненным искренностью голосом: «Доброе утро. А вы не подскажете, какой сейчас, кстати, час?»
– Так и спросил? – удивился Илюха.
– Слово в слово, – подтвердил я. – А как иначе мне было завязать непринужденный дружественный разговор? А потом меня на самом деле мучил вопрос: сколько часов я так, без движения, пролежал? Может, я рекорд какой зарегистрированный побил.
А он смотрит на меня абсолютно невменяемо, как будто паралич его разбил, затронувший еще и голосовые связки. Потому что в ответ от него – ни слова, ни звука, даже бессознательного. Хотя бы помычал бы, что ли, для приличия.
И понимаю я, что на кухню он уже не побежит, так
