в общие магазины, ввести пайки, иметь магазины одежды, где все берется без денег, и по системе отгружать хлеб по указанию центров. Завести лошадей хорошей породы, поставить симментальский скот, тонкорунных овец, построить фабрики и заводы, чтобы зимой не сидеть без дела.
Что касается остального штата, то он своих взглядов не имел и почти всегда был согласен с Петром Степановичем.
V
Как у хорошего хозяина, у Петра Степановича постоянно были дела в городе: то нужно поехать в правление, выписать досок для ремонта станков в конюшне, то требуется заехать в моботдел и зарегистрировать племенных жеребцов, в другом месте необходимо побывать и принанять плотника, там… да мало ли дел у делового человека! Между делами Петр Степанович черпал и духовное удовлетворение: там поговорит с приятелем Иваном Григорьевичем на отвлеченные темы, тут перекинется парой теплых слов с бухгалтером склада и пообещает ему обязательно прислать сладких помидор, скажет, остро и умно скажет, Анастасии Васильевне комплимент. Все это между делом. Хотя это «между делом» и было главной духовной пищей для Петра Степановича. Можно было бы сегодня не явиться в моботдел, и даже не к спеху, да и плотники сейчас не нужны, но нельзя же ехать в город без дела! Надо его придумать. Конечно же, прямое дело от этого у Петра Степановича не страдало, он ехал в город, когда можно ехать. В жнитву, например, так Петр Степанович совсем две недели не ездил в город. Еще бы: уборка, молотьба!
Особенно приятно было Петру Степановичу вести разговоры со знакомыми из всех ведомств уезда, штатскими и военными, партийными и беспартийными. Например, в земельном управлении Петру Степановичу приятно было побеседовать со своим партийным товарищем по институту, с которым можно было обо всем разговаривать, даже ругать советскую власть. Однажды Петр Степанович этого партийного товарища, по фамилии Краулевич, кажется, из латышей, даже спросил:
– Почему ты, Краулевич, за эти разговоры не продал меня в свою ЧК?
– Такой элемент, как ты, Петр, для государства не опасен, – добродушно отвечал т. Краулевич, усмехаясь глазами сквозь пенсне.
– Какие опасен! – даже рассердился Петр Степанович – за кого ты меня считаешь? Что я, ребенок?
– Не ребенок, но политический ублюдок, – смеясь возразил Краулевич, и дальше продолжал, хлопая Петра Степановича по плечу: – да ты не сердься, ей-богу! Ты интересен, и я тебя люблю, но только не за политику. Ты очень интересный собеседник. Когда это, знаешь, сидишь в комнате вечерком и, знаешь ли ты, разговариваешь о материализме, об атомах… Если хочешь, так я бы с удовольствием с тобою встречался, только не на службе, чтобы в беседе с тобою восстанавливать в памяти химию, физику, космографию… Ну, не сердься, голубчик, не сердься…
– А ты знаешь, что я эсер? – вдруг спросил Петр Степанович Краулевича, желая последнего озадачить.
– Врешь, папаша. Я тебе не
