поговорить на разные темы.
Иван Григорьевич Жгутик и Краулевич поселились в одной квартире, и скоро их квартира сделалась местом сборища местной агрономии. Краулевич, как мы сказали, не был тем ретивым коммунистом, что может придираться к каждому слову беспартийного, а потому сходившиеся на посиделки агрономы в его присутствии чувствовали себя довольно свободно. Если уж они особенно расхаживались разуделывать коммунистические порядки, то Краулевич или был себе на уме и в разговор не вмешивался, или, шутя, говаривал:
– Вот где бы вас, товарищи, накрыть нашему политбюру, – сразу контрреволюции меньше осталось бы!
А нам так кажется, что т. Краулевич только получал пользу, не мешая откровенным разговорам, по крайней мере, он был в курсе настроений ценного отряда уездных кадров.
Что же были здесь за разговоры? Какую цель агрономы преследовали, разговаривая на политические темы? По нашему мнению, – хотя и не совсем корректно со стороны автора высказывать свои мнения, – по нашему мнению, агрономы просто болтали, извините за вульгарность, не преследуя своей болтовней определенной цели.
– Как живешь, Ивантий? – обращался к Ивану Григорьевичу Петр Степанович, поздоровавшись и закуривая папироску безакцизного табаку.
– Живу вот… Разве можно жить при этих чертях! – отвечает Иван Григорьевич, показывая на Краулевича, спокойно читающего «Правду».
– Что, уже? – смеясь, спрашивает Краулевич и снова углубляется в «Правду».
С этого и начинается. Иван Григорьевич начинает доказывать, что если сейчас сельскохозяйственная кооперация и налаживается, то только благодаря таким хорошим беспартийным товарищам, как Шкодько, и хорошему подбору агроперсонала.
– Но я чувствую, – говорил Иван Григорьевич, – чувствую, що коммунисты в кооперации за октябрят: разгонят беспартийцев, сядут сами на готовенькое и начнут портачить. Поделят весь райсельхозсоюз на кабинеты, понаписывают плакаты «без доклада не входить», пораздают машины в кредит бедноте, а когда беднота откажется кредиты погашать, – закроют не только союз, но и товарищество.
– Бедноте только и давать в кредит! – восклицает Краулевич, держа наготове газету, чтобы дальше читать.
– Так разве это кредиты? Кредиты это – я тебя спрашиваю? – горячится Иван Григорьевич, размахивая кулаками перед самым носом Краулевича. – Это милостыня! Взятка, чтобы они стояли за коммунистов! Подкуп и беззаконное распоряжение коммунистами не принадлежащими им средствами! Почему вы называете это кредитами, позвольте вас спросить? Мы, порядочные люди, привыкли называть кредитами то, что поворачивается обратно к сроку!
– И поворотят, – спокойно заявляет Краулевич, читая газету.
– Ты смеешься или дурака корчишь? – возмущается Иван Григорьевич. – Пойми ты, что он, незаможник, берет кредит на коня, а купит
