появления чересчур робкого, похожего на неудачливого белогвардейского офицера, последнего императора Николая, с георгиевским крестом на мундире, или же лохматого неряхи Гришки Распутина, с красной рожей, в залитой вином сутане враспояску, никакого успеха у публики не имели. Всё-таки основоположники советского государства были вне конкуренции, особенно Сталин.
Чуткий Виссарионыч быстро уловил некую легкомысленность, легковесность переодетых вождями скоморохов-дилетантов. Как-то всё уж слишком понарошку у них выходило. Загримироваться под вождя – ещё не значит войти в образ. Нужен характер. Он и себя ловил на том, что сталинской харизмы у него кот наплакал. Потому вскоре и слинял с доходного туристического пятачка. Закрылся дома. Думы думал, читал литературу. Наращивал образ.
Со временем он так глубоко погрузился в сталинскую душу, что понял её тайные токи, смысл стратегии и тактики вождя.
Само собой, Виссарионыч догадался, что Сталин не мог не зачистить ленинскую гвардию, так как состояла она целиком из фанатиков идеи мирового господства, под именем перманентная революция. Все эти «гвардейцы» – мутанты Маркса и Энгельса – настолько были заражены мечтами своих кумиров, что подхватили от них и неизлечимую болезнь ненависти к «варварской России». Сталин, в отличие от этой своры болтунов, что в парижских кафе, за пивом и спорами, с утра до вечера просиживала до дыр эмигрантские штаны, был практиком, родину не покидал – и потому куда как лучше знал страну и её народ. Вместо параноидальной мании устроить на Земле мировую коммуну он, когда окреп в кресле, выдвинул реальную идею построения социализма в отдельно взятом государстве. Это было совсем не то, чему важно учили бородатые основоположники марксизма и примкнувший к ним Ленин, – это был разворот на 180 градусов. Авторы «Манифеста коммунистической партии» оказались никудышными пророками: социализм победил отнюдь не в европейских, промышленно развитых странах, а там, где они и предполагать не могли, – в «тёмной, крестьянской, отсталой, варварской России», народ которой Маркс с Энгельсом от души презирали. «Вот, – усмехался Виссарионыч, – поглазели бы эти волосатые пророки, позабытые и никому не нужные у себя в Европе, на бессчётные свои портреты в сельсоветах и в служебных кабинетах Советской России да на гранитные и гипсовые памятники себе любимым, понаставленные после 1917 года по всей нашей стране! Небось от изумления захлебнулись бы пивом и подавились бы своей кислой капустой».
Кадры решают всё, но первым делом решают друг друга. И пауки в банке, пожирающие один другого, и грифы-стервятники, рвущие клювами падаль, – просто невинные, мирные твари в сравнении с кремлёвскими парткадрами. Виссарионыч осознал это после того, как понял суть внутрипартийной борьбы. Тогда-то и появилось у него слово – паршивые шакалы. Вот с кем годы и годы пришлось сосуществовать его персонажу, одолевая одного за другим.
Откуда взялось само это выражение,
