тысяча крестьянских душ, обещанные лекарю – тот был уже бессилен.
– Хоть место и унылое на вид, но для строительства подходит, – отметил Шарлемань, не обернувшись к ассистенту, сам для себя. И тихо повторил слова Екатерины Новосильцевой: «В искусстве вашем предоставлю полную свободу…»
Он помолчал, затем поправил съехавший цилиндр и хлопнул ожидавшего Петрушу по плечу:
– Ну что, голубчик, с Богом? Значит, с Богом.
До дома ехали не торопясь, в объезд, дорогой ровной и спокойной, дабы по свежей памяти обдумать всё увиденное, что-то представить, обсудить… Обоих ожидала очень плотная работа.
В прихожей их ждала обеспокоенная кухарка. Матильда, принимая у хозяина шинель, доложила нарочито громко:
– К вам посетитель-с. Давно дожидаются!
И, наклонившись к уху, еле слышно прошептала: «И не уходят. Строгие-то, жуть!»
В прихожую сквозь двери кабинета струился терпкий запах дорогих сигар.
Иосиф Иванович зашёл в кабинет, где увидел сидящего в кресле бледного господина, лет этак сорока пяти. Подёрнутые первой сединой тёмные волосы, с залысинами на покатом лбу, ухоженные бакенбарды, резкий взгляд. Одет незнакомец был в строгий английский сюртук, однако стоило ему привстать, приветствуя хозяина, как обозначилась явно военная выправка.
– Кого имею честь приветствовать? – с улыбкой обратился к гостю Шарлемань, усаживаясь за рабочий стол, напротив. Однако, его гость в ответ не улыбался.
– Прошу вас, откажитесь.
– Comment? (фр.) Что?
– Речь идёт о заказе госпожи Екатерины Новосильцевой. Сегодня эта дама посещала вас. Токмо для вашего спокойствия и блага – откажитесь. Поверьте – вы не regrettez (фр.– пожалеете).
Шарлемань, протестующе, встал. Однако, странный гость даже не шелохнулся.
– Mon Dieu! Mon Dieu! (фр. – «Боже мой!») – пробормотал несчастный архитектор, бессильно опускаясь в кресло.
Глава 4. Инкогнито
Тут бы и правильней – в сердцах, с размаху, – ударить кулаками по столу, призвать Петрушку, да и вывести нахала восвояси, поскольку нет такого дозволения, чтобы к нему, в его же доме, да с угрозами…
В сердцах-то может и честней, и правильней, однако годы крепко приучили Шарлеманя держать свой гнев в узде и полагаться более на ум, да опыт, нежели на сердце. Воистину – в сердцах в России дров немало наломаешь. Куда полезнее расчёт, да сдержанность, да деловая трезвость.
Иосиф Иванович взял себя в руки и снова выпрямился в кресле.
– Сначала, милостивый государь, извольте представиться и объясниться. Признаюсь – решение по интересующему вас вопросу мной окончательно не принято. И если вы хотите посвятить меня в серьёзные, касательные дела обстоятельства, – я выслушаю вас. Но никаких угроз не потерплю, тем паче от личности, мне незнакомой.
Гость терпеливо выслушал и понимающе
