все спрашивают, а я не знаю, – стала я потихоньку его выпытывать.
– Есть ещё младший брат Югонт, он с нянькой живёт, в другом доме. Ему три зимы. У тебя своя комната, а мы живём здесь, где все дети живут. Я живу с мальчиками и дядькой, а девочки живут с нянькой. Родителям некогда с нами возиться, они всё время на охоте, рыбалке, работах. А раз в год уплывают на стругах в поход. Привозят добычу: еду, товары, рабов. Нам везёт, мы ещё не участвовали в крупных битвах и все целы. Отец много лет возвращается с крупными дарами, – хвастливо перечислял мой братишка, величаво прохаживаясь передо мной и упиваясь своей значимостью.
– Отчего тогда хлеба нет? Не велики дары, коль хлеба нет, – сказала я, не подумав.
Это, очевидно, задело хвастуна, и он замолчал, насупившись.
– Я маме скажу, что ты над Конунгом смеёшься, – засопел пацан.
– А я тебе язык отрежу, как только выйду отсюда, – сказала я, садясь на топчане.
Братишка с воплем выскочил из моей комнаты, а немного погодя тихо вполз.
– Скажи, вы только своих грабите? Или всех, кто не успел спрятаться? – вновь начала я выпытывать информацию у хвастунишки.
– Тебя, наверно, специально по голове камнем треснули, а говоришь – упала, добить не успели, – округлив глаза, малыш собрался бежать, и я сделала попытку нарочно встать с топчана, чтоб догнать.
Малыш зацепился за дверь незастёгнутым кафтаном и, взвыв, упал. Хорошо, что мне принесли еду, а то сказали бы, что я и его избила. Заревев, он убежал.
– Что случилось? – спросила вошедшая мать, с ней пришла ещё одна женщина. На разделочной доске стояла чашка с тюрей и лежали куски мяса.
– Мне братик сказал, что отец ходит по соседям и выбивает их мужиков, а потом грабит. Еду, скот и женщин привозит в Род как добычу, – стала я оправдываться.
– Ты о чём? – заволновалась мать.
– Да так, сказку вспомнила про белого бычка, – промямлила я.
– Хорошо же ты приложилась, раз сказки вспомнила. Ты же их не слушала никогда. Да и не знаешь ни одной, – сказала мать, удивляясь.
– Не слушала и не помню не значит, что не
знаю. Я просила принести покушать, мне запрещено выходить. Я пойду, запрет нарушу, мне попадёт, я отлуплю брата, меня вновь накажут. А хлеба всё равно нет, на меня не пекли. Ждали, что помру. Хорошо вы своих детей любите, – пробормотала я себе под нос.
– Она сказала, что мне язык отрежет, когда выйдет отсюда, – донеслось из–за двери. Это она Конунга ругала.
– А ты ещё и интриганка, дочь моя. Никого не впускать и не разговаривать с ней, – сказала мать, выходя.
– Что это? – спросила я грязную женщину.
– Кушать, – сказала мне женщина и стала подавать кусочки мяса руками с грязными ногтями.
Я подумала, что это пюре из картофеля, а там была заваренная горячей водой мука. Клей обойный! Фу! Пипец! Как это есть? Всё это – без соли и специй.
– Руки вымой и принеси соль и
