подобных им современников Иисуса, скажем, Хони xа-Меагеля и Ханины бен Доса, – образ Иисуса из Назарета у Вермеша прочно вплетен в традиции древнего хасидизма[131]. Впрочем, Вермеш уточняет, что Иисус из Назарета, галилейский хасид и еврейский цадик – не просто один герой из ряда многих, но скорее «непревзойденный» среди них[132].
Бен-Хорин, Лапид, Нойзнер и (в меньшей степени) Боровиц творчески, хотя и нестандартно исследовали соответствующую литературу или (как Боровиц) упоминания об исторических личностях, чтобы с помощью интуиции или воображения воссоздать или получить из разных источников свои портреты Иисуса. Хотя все они уверенно и в позитивном (не считая Нойзнера) духе помещают Иисуса в рамки иудаизма, их портреты заметно отличаются.
Бен-Хорин и Лапид, играя роль миротворцев, работали среди иудеев и христиан, израильтян и немцев, и неудивительно, что можно найти важные параллели в акценте их работ. Оба они, воссоздавая образ Иисуса, устраняют из него штрихи, нанесенные христианами, преодолевают многовековое бремя иудейских запретов и диффамаций, и стремятся к восстановлению дружеских связей: modernen Heimholung Jesu in das jüdische Volk («современному пересмотру отношения к Иисусу со стороны иудаизма»). Бен-Хорин, полагаясь в своем толковании на интуицию, воспринимает Иисуса как своего земляка, странствующего учителя, подобного фарисеям; впрочем, Иисус у него – «не талмид хахам, “ученик мудреца”»[133], а женатый раввин. Иногда Бен-Хорин непоследователен: то он отказывает Иисусу в признании, то вдруг таинственным образом утверждает, что Иисус – боговдохновенный провидец в традиции древнего хасидизма. Для Бен-Хорина Иисус – и «мошель мешалим, тот, кто говорит притчами», и мученик, по давнему обычаю иудейских националистов. Он с симпатией относится к Иисусу как к своему собрату-еврею, брату всех людей, трагической фигуре – и видит в нем совершителя революции сердца[134].
Лапид также видел в галилеянине Иисусе своеобразного революционера, «трижды бунтаря любви», создавшего свой «третий путь», путь служения[135]. Лапид стремится по-новому понять Иисуса, создавая его пятый образ – вместо четырех, представленных евангелистами: такой Иисус «не похож на далекую и величественную бесплотную фигуру, сотканную из света; он – еврей, глубоко укорененный в вере своего народа»[136]. Лапид одобряет стремление евреев восстановить доброе отношение к Иисусу, и при этом подчеркивает роль Иисуса из Галилеи в praeparatio messianica, приготовлении к приходу Мессии. В представлении Лапида Иисус, чей лик скрыт, но все равно различим за важнейшими источниками и разными спорами, не есть Мессия, но тот, кто готовит путь для Царя Мессии. С точки зрения апологета Лапида Иисус – рабби Иешуа — был и благочестивым евреем (как рабби Исраэль Баал-Шем-Тов, знаменитый Бешт, основоположник современного хасидизма), и Спасителем язычников, став им благодаря миссионерской активности его последователей, которым даровал мужество
Vermes,
Vermes,
Ben-Chorin,
Цит. по: Ben-Chorin,
P. Lapide,
P. Lapide,
