Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1. Фаддей Булгарин

«Душенька» – имевшая большой успех у современников ироикомическая поэма И. Ф. Богдановича (1783), вольное переложение повести Ж. Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона» (1669). Выполняя поручения Венеры, Душенька добывает живую и мертвую воду, усмирив Змея Горынича при помощи «умильной речи» и специального питья.

Журнал «истории, статистики и путешествий», который Булгарин издавал с 1822 г. (выходил два раза в месяц); в 1829 г. был соединен с «Сыном отечества» Н. И. Греча в единый «журнал литературы, политики и современной истории» «Сын Отечества и Северный архив»; см. о журнале: Афиани В. Ю. Археография в журнале «Северный архив» (1822–1828) // Вопросы источниковедения и историографии истории СССР. Дооктябрьский период. М., 1981. С. 148–158; Курукин И. «Северный архив». Журнал истории, статистики и путешествий // Родина. 1998. № 4. С. 57–59; Акимова Н. Н. «Северный архив» и его издатель // Русская литература. 2001. № 3. С. 96–107.

Булгарин заказал обстоятельную критическую рецензию на труд Н. М. Карамзина известному польскому историку И. Лелевелю, перевел ее и в течение трех лет печатал в «Северном архиве» (см: Лелевель И. Рассмотрение «Истории государства Российского» г. Карамзина // Северный архив. 1822. № 23. С. 402–434; 1823. № 19. С. 52–80, № 20. С. 147–160, № 22. С. 287–297; 1824. № 1. С. 41–57, № 2. С. 91–103, № 3. С. 163–172, № 15. С. 132–143, № 16. С. 187–195, № 19. С. 47–53. Публикация не была завершена). Обстановка, в которой создавалась рецензия, и отношение Булгарина к «Истории» Карамзина отражены в переписке Булгарина с Лелевелем; см.: Письма Фадея Булгарина к Иоахиму Лелевелю: (Материалы для истории русской литературы 1821–1830 гг.). (Оттиск из «Варшав. губерн. вед.» [1877]. № 16 и 17). [Варшава, 1877]; Пташицкий С. Л. Иоахим Лелевель как критик «Истории государства Российского», соч. Карамзина. Переписка с Ф. В. Булгариным, 1822–1830 // Русская старина. 1878. Т. 22. С. 633–656, Т. 23. С. 75–98; Wołoszyński R. W. Polsko-rosyjskie związki w naukach społecznych. 1801–1830. Warszawa, 1974. S. 333–336; Попков Б. С. Польский ученый и революционер Иоахим Лелевель: русская проблематика и контакты. М., 1974. С. 22–38; Galster В. О Lelewelowskiej krytyce «Historii» Karamzina // Galster В. Paralele romantyczne. Warszawa, 1987. S. 24–48; Глушковский П. Ф. В. Булгарин в русско-польских отношениях первой половины XIX века: эволюция идентичности и политических воззрений. СПб., 2013. С. 153–160; Рейтблат А. И. Булгарин и Карамзин // Рейтблат А. И. Критика, скандал, Булгарин: статьи и материалы по социологии и истории русской литературы. М., 2020. С. 163–176.

Высоко оценивая труд Карамзина, Лелевель в то же время подверг его аргументированной и последовательной критике по многим вопросам. Рецензия получила в России широкий общественный резонанс. А. А. Бестужев отмечал среди ее достоинств «беспристрастие, здравый ум и глубокую ученость» (Литературно-критические работы декабристов. М., 1978. С. 67). Некоторые публикации «Северного архива», в особенности из польских источников, предлагали читателю документальный исторический комментарий к сочинению Карамзина. Предваряя эти публикации, Булгарин писал: «История литовская во многом объясняет темные места событий государства Российского, и собрание в одно целое множества актов, рассеянных в различных библиотеках Литвы и Польши, принесло бы величайшую пользу» (Северный архив. 1823. № 23. С. 301).

Развитие событий в Вильно вокруг польских тайных студенческих обществ филоматов и филаретов и реакция на критику Карамзина в Петербурге заставили Булгарина быть осторожным: 11 апреля 1823 г. он писал Лелевелю: «…я боюсь, чтобы меня не обвинили в излишнем поляцизме, тогда придется проститься с доверием публики и пасть без восстания, как Анастасевич (библиограф и издатель “Улья”, помещавший переводы с польского и известия о польской литературе в своем журнале. – Н. А.), который фигурирует в известной сатире Батюшкова: “Прочь с музой польскою своей Холоп Анастасевич”» (перевод с польского цит. по: Письма Фадея Булгарина к Иоахиму Лелевелю. С. 14). 15 июня 1824 г. Булгарин просил передать И. Онацевичу (1780–1845; историк, профессор Виленского университета), чтобы тот «не вкладывал в свои письма стихов [Я.] Кохановского и чтобы не разогревал их патриотизмом, так как это вовсе не согласуется с моим образом жизни и с моим жребием. Я смотрю только в книги, а что делается на свете, не хочу знать», и добавлял, что отказывается принимать рекомендуемую K. Контрымом, Онацевичем и И. Шидловским виленскую молодежь, опасаясь навлечь на себя неприятности и обвинения в пропольской деятельности: «…с виленской молодежью больше беды, чем толку. Я решительно ни одного из студентов принимать у себя не буду, Бог с ними, а нам, спокойным литераторам, следует от них сторониться» (Там же. С. 16–18). Осенью 1824 г. Булгарин прекратил публикацию рецензии Лелевеля (последняя статья вышла в октябрьском номере), хотя письмо Сенковского от 18 июня 1825 г. свидетельствует, что Лелевель прислал продолжение вместе с письмом к Булгарину (см.: Русская старина. 1878. Т. 23. С. 85–87). После разгрома обществ филоматов и филаретов и отъезда Лелевеля в Варшаву (см. об этом: Вильна 1823–1824: Перекрестки памяти / Сост. А. И. Федута. Минск, 2008) полемику вокруг «Истории» продолжил сам Булгарин, опубликовав «Критический взгляд на X и XI томы “Истории государства Российского”, сочиненной Н. М. Карамзиным» (Северный архив. 1825. № 1. С. 60–84, № 2. С. 182–201, № 3. С. 271–278, № 6. С. 176–197, № 8. С. 362–372), содержавший «серьезные аргументы, подрывающие карамзинскую концепцию русской истории конца XVI – начала XVII в.» (см. об этом: Козлов В. П. «История государства Российского» Н. М. Карамзина в оценках современников. М., 1989. С. 118). И. Н. Лобойко писал Лелевелю 24 марта 1825 г. о том, что Булгарин «в “Северном архиве” поместил сильную рецензию на последние тома Карамзина» (перевод с польского цит. по: Письма И. Лобойко И. Лелевелю // Вильна 1823–1824: Перекрестки памяти. С. 188). Аргументация Булгарина в полемике о причастности Бориса Годунова к убийству царевича Дмитрия была позднее повторена М. П. Погодиным (Погодин М. Об участии Годунова в убиении царевича Димитрия // Московский вестник. 1829. Ч. 3. С. 90–126; Он же. Нечто об Отрепьеве // Там же. С. 144–170). П. Н. Милюков отмечал, что Погодин присвоил себе точку зрения Булгарина на X и XI тома «Истории» «в тех же выражениях» и с «теми же аргументами» (Милюков П. Н. Главные течения русской исторической мысли. М., 1897. Т. 1. С. 194).

Карамзин был задет рецензией Лелевеля, после появления первой рецензионной статьи он писал И. И. Дмитриеву 14 декабря 1822 г.: «…выступил на сцену, в “Северном архиве”, мой новый неблагоприятель, какой-то ученый поляк, начинающий свою глубокомысленную критику объявлением, что он ни в чем не согласен со мною и что все мои мысли об искусстве историческом ложны. Бог с ними со всеми! Всего забавнее, что и Фадей Булгарин, издатель “Северного архива”, считает за должность бранить меня и перестал ко мне ездить. По крайней мере я делом либералист: пусть говорят и пишут что хотят!» (Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 342). Последняя фраза Карамзина указывает на то, что он воспринимал рецензию Лелевеля и поведение Булгарина как демонстрацию либеральной позиции, однако после публикации рецензии, принадлежащей Булгарину, ситуация изменилась и Карамзину положение вещей виделось иначе. «Будучи и моложе, я не хотел сражаться с нашими литературными забияками. Пусть их единоборствуют! Ты говоришь о нападках Булгарина: это передовое легкое войско, а главное еще готовится к делу, как мне сказывают: Магницкий etc., etc. Вступаются будто бы за Иоанна Грозного», – писал он (Там же. С. 391). См. также: Вацуро В. Э. Встреча (Из комментариев к мемуарам о Карамзине) // Вацуро В. Э. Записки комментатора. СПб., 1994. С. 138.

В примечаниях к XII тому «Истории государства Российского» (1829), вышедшему уже после смерти автора, содержатся многочисленные ссылки на «Дневник» Маскевича, примеч. 599 содержит указание на источник – «Северный архив» (1825. № 3; см.: Карамзин Н. М. Полн. собр. соч.: В 18 т. М., 2003. Т. 12. С. 329). «Дневник Самуила Маскевича, бывшего в России во время второго Самозванца, называемого Тушинским вором» печатался в «Северном архиве» в 1825 г. (№ 1. С. 3–20, № 2. С. 109–128, № 3. С. 221–242, № 6. С. 117–136, № 7. С. 217–245), комментарии к нему были выполнены, по всей видимости, Булгариным и активно сотрудничавшим с «Северным архивом» А. О. Корниловичем: на это указывают подписи-криптонимы Б и К. Источником публикации, как указал Булгарин, стал сборник исторических материалов, подготовленный Ю. Немцевичем «Zbiόr pamiętnikow historycznych o dawnej Polsce» (Warszawa, 1822).

Речь идет о реакции карамзинистов на рецензию Лелевеля. Так, О. Сенковский писал Лелевелю, что «партия автора, т. е. его домашние друзья, бесятся с досады. Славный поэт Жуковский даже плакал. <…> Хотя они и бесятся, нечего на это обращать внимания, так как это люди без всякой основательной науки. Редко который из них знает по-латыни, и то весьма мало, это поверхностные беллетристы, нет ни одного, которого бы можно назвать ученым» (перевод с польского цит. по: Русская старина. 1878. Т. 22. С. 640). Булгарин среди своих главных врагов называл издателя «Русского инвалида» А. Ф. Воейкова, «туфлю Карамзина», который мог «побудить креатуру свою Лобойко» заставить Лелевеля смягчить свою критику или вовсе отказаться от нее: «Прошу Вас, не верьте этому петербургскому пискуну (piszczykowi)», – убеждал он Лелевеля в письме от 13 февраля 1823 г., имея в виду Лобойко; свои опасения он повторил и в письме от 4 апреля 1823 г. (см.: Письма Фадея Булгарина к Иоахиму Лелевелю. С. 8–9, 12). В свою очередь Лелевель сообщал, что его письмо с приложением, содержащим продолжение рецензии, было уже готово к отправке, когда он «получил письмо Сенковского, в котором в числе мотивов к ускорению выставлен тот, что друзья Карамзина, которые не очень мною довольны, говорят, что я испугался. Задержал я отправление, чтобы им сделать более удовольствия от моего испуга» (перевод с польского цит. по: Русская старина. 1878. Т. 22. С. 648). В защиту карамзинской «Истории» выступил Н. И. Тургенев, приславший перевод напечатанной в «Геттингенских ученых ведомостях» статьи Геерена, с ультиматумом Булгарину: отказаться от замечаний к ней или вовсе не печатать (Булгарин опубликовал рецензию в своем журнале, см.: Геерен А. Г. Взгляд на «Историю государства российского» г. Карамзина // Северный архив. 1822. № 24. С. 486–504). Как полагает В. П. Козлов, ссылающийся на письмо И. И. Дмитриева к П. А. Вяземскому от 6 ноября 1822 г., эта акция, скорее всего, была инициирована самим Карамзиным и его окружением (см.: Козлов В. П. Указ. соч. С. 106). Среди оппонентов Лелевеля был М. П. Погодин, см. его статьи: Нечто о толковании одного места в Несторе // Вестник Европы. 1824. № 4. С. 260–264; Нечто против опровержений г. Лелевеля // Там же. № 5. С. 14–23. Следует согласиться, что ситуация характеризовалась не столько активной печатной полемикой, сколько «внутренним накалом дискуссии» (Козлов В. П. Указ. соч. С. 113).

На страницах «Литературных листков» (1823–1824), литературно-художественного приложения к журналу «Северный архив», велась активная литературная полемика. Один из споров разгорелся вокруг предисловия Вяземского к сочинениям И. И. Дмитриева (Вяземский П. А. Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева // Дмитриев И. И. Стихотворения. Ч. I. СПб., 1823. С. I–LII), в котором И. А. Крылову, с его баснями «невысокого достоинства», был противопоставлен Дмитриев-баснописец. Булгарин вступил в спор с Вяземским (Литературные листки. 1824. № 2. С. 59–64), настаивая на оригинальности творчества Крылова и отдавая ему безусловное первенство: «Мы решительно можем сказать, что И. А. Крылов есть первый оригинальный русский баснописец по изобретению, языку и слогу. <…> Слог басен И. И. Дмитриева, по нашему мнению, есть язык образованного светского человека. Слог И. А. Крылова изображает простодушие и вместе с тем замысловатость русского народа; это русский ум, народный русский язык, облагороженный философиею и светскими приличиями». Эта позиция была поддержана Пушкиным, писавшим Вяземскому: «Но, милый, грех тебе унижать нашего Крылова. <…> И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова…» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М.; Л, 1937. Т. 13. С. 88–89). Дальнейший обмен откликами Булгарина и Вяземского вылился в полемику о народности в литературе, которая обнажила принципиальную разницу взглядов: ориентацию на широкую публику, демократизацию литературы – у первого, и опору на просветительский эстетизм с его высоким гражданским пафосом – у второго.

Несмотря на утверждение Булгарина, его отношение к А. С. Пушкину не было постоянным и однозначным. Можно выделить три основных этапа литературных взаимоотношений Булгарина и Пушкина. Первый берет начало в 1823 г., когда в «Литературных листках» (№ 2. С. 28) было напечатано стихотворение «На выпуск птички» («В чужбине свято наблюдаю…»), присланное Пушкиным из Кишинева. Через Булгарина Пушкин, оторванный от издательских центров, вел диалог с литературными приятелями и оппонентами: в феврале 1824 г. он просил Булгарина опубликовать в «Литературных листках» два стихотворения, которые были с ошибками напечатаны в «Полярной звезде» («Элегия» («Простишь ли мне ревнивые мечты…») и «Нереида» были опубликованы в «Литературных листках» – 1824. № 4. С. 134–135). Поблагодарив Булгарина за присланный номер «Северного архива» (сохранившиеся в библиотеке Пушкина номера «Северного архива» свидетельствуют, что поэт был его внимательным читателем, т. к. все имеющиеся номера журнала до 1826 г. разрезаны, см.: Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. М., 1988. С. 134) и за снисходительный отзыв о «Бахчисарайском фонтане», Пушкин писал: «Вы принадлежите к самому малому числу тех литераторов, коих порицания или похвалы могут быть и должны быть уважаемы» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 17 т. Т. 13. С. 85). Ободренный доверием, Булгарин опубликовал без разрешения Пушкина отрывок из его письма А. Бестужеву, где речь шла о «Бахчисарайском фонтане», вдохновленном звуком «милых и бесхитростных уст» молодой женщины (Литературные листки. 1824. № 4. С. 147–148), чем вызвал недовольство Пушкина. Однако следом, в этом же номере, Б. сообщал о написанной Пушкиным новой поэме «Онегин» и публиковал отрывок, который сопровождал комментарием, носившим характер профессиональной рекламы еще не опубликованного пушкинского романа, – Пушкин не мог не ценить этой стороны их отношений, поэтому не прервал переписки с Б. и по-прежнему при необходимости (для уточнений и выяснения отношений) обращался к нему. При начале «Северной пчелы» в ней было опубликовано пушкинское послание «К Ч[аадаеву]» («К чему холодные сомненья…») (1825. № 12. 27 янв.), в конце 1825 г. при выходе первого сборника стихотворений Пушкина газета Булгарина поместила полное оглавление издания с обещанием подробнее поговорить о сборнике в «Сыне отечества» (Северная пчела. 1826. № 3. 7 янв.). Характер этих взаимоотношений сохранялся и после личного знакомства Булгарина и Пушкина, состоявшегося осенью 1827 г.: такова история с перепечаткой отрывка из VII главы «Онегина» в «Северной пчеле» (1828. № 17. 9 февр.) из‐за ошибок, сделанных в «Московском вестнике», и случай с И. Е. Великопольским в 1828 г., когда Булгарин предоставил место сатирическому посланию Пушкина к Великопольскому (Северная пчела. 1828. № 30. 10 марта), но не дал ответного слова адресату послания, несмотря на его протестующие письма. В свою очередь, Булгарин посвятил Пушкину историческую повесть «Эстерка» (Булгарин Ф. В. Сочинения: В 10 ч. СПб., 1828. Ч. 6. С. 1–65). Отклики Булгарина на сочинения Пушкина в этот период носили неизменно панегирический характер, его широко распространенная газета способствовала возраставшей популярности Пушкина.

Второй период связан с наступившим в 1829 г. переломом в отношениях, на который повлияли: успех булгаринского «Ивана Выжигина» (вышел в марте 1829 г.) на фоне неуспеха пушкинской «Полтавы», возросшие творческие амбиции Булгарина, не получившие поддержки у «литературных аристократов», и ставшее известным пушкинскому кругу сотрудничество Булгарина с III отделением. В 1830 г. литераторы пушкинского круга начали открытую войну с ним: в ход идут эпиграммы, критические отзывы о его произведениях, преувеличенно теплый прием романа М. Н. Загоскина «Юрий Милославский» в противовес булгаринскому «Димитрию Самозванцу»; наконец, Пушкиным и А. А. Дельвигом была создана «Литературная газета» с целью, по словам М. П. Погодина, «убить Булгарина и Полевого» (см.: Письма М. П. Погодина к С. П. Шевыреву, с предисловием и объяснениями Н. П. Барсукова // Русский архив. 1882. Вып. 6. С. 130). Отношения Булгарина с Пушкиным вступили в новую фазу после того, как, прочитав «Димитрия Самозванца», Пушкин обвинил его в плагиате, объяснив заимствования в романе и причины вторичного отказа в публикации «Бориса Годунова» связями Булгарина с III отделением. Вопрос о том, кто был автором экспертной записки для III отделения о «Борисе Годунове», имеет значительную историю, см.: Винокур Г. О. Кто был цензором «Бориса Годунова»? // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1936. Т. 1. С. 203–214; Городецкий Б. П. Кто же был цензором «Бориса Годунова» в 1826 году? // Русская литература. 1967. № 4. С. 109–120; Гозенпуд А. А. К истории литературно-общественной борьбы 20‐х – 30‐х гг. XIX века («Борис Годунов» и «Димитрий Самозванец») // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1969. Т. 6. С. 252–275. Наиболее убедительна версия об авторстве Булгарина. Он написал Пушкину письмо (от 18 февраля 1830 г.), в котором «честно уверял», что не читал «Годунова» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч: В 17 т. М.; Л., 1941. Т. 14. С. 67), но оно уже не могло спасти положения: началась ожесточенная полемика между Булгариным и пушкинским кругом, и обе стороны действовали по принципу «в борьбе все средства хороши». Булгарин ответил на помещенную в «Литературной газете» резкую и несправедливую рецензию Дельвига на «Димитрия Самозванца», сочтя ее автором Пушкина, памфлетом «Анекдот (из английских газет)» и нравоописательным фельетоном «Светская известность» (Северная пчела. 1830. № 30. 11 марта), содержащими «личности» в адрес Пушкина. В пылу полемики он выступил с глумливой рецензией на VII главу «Евгения Онегина» (Северная пчела. 1830. № 35, 39. 22 марта, 1 апр.), вызвав гнев Николая I, предложившего запретить «Северную пчелу». Ответом Пушкина стало письмо-предупреждение А. Х. Бенкендорфу (Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 17 т. Т. 14. С. 72–73) и памфлет «О записках Видока» (Там же. М.; Л., 1949. Т. 11. С. 129–130). В памфлете содержались выпады личного характера в адрес Булгарина, в том числе и затрагивавшие репутацию его жены; чтобы статья была понятна более широкому кругу, Пушкин распространил в обществе эпиграмму «Не то беда, что ты поляк…», заканчивающуюся словами «Беда, что ты Видок Фиглярин». Памфлетный ответ Булгарина содержался в его «Втором письме из Карлова на Каменный остров» (Северная пчела. 1830. № 94. 7 авг.) и в повести «Предок и потомки» (Булгарин Ф. В. Сочинения: В 12 ч. 2‐е изд., испр. СПб., 1830. Ч. 12. С. 1–80). В. П. Титов писал С. П. Шевыреву об этих событиях: «У нас успели открыть новый способ критики: аллегорически описывать жизнь и нравственность противника. Фаддей, осердясь на разбор “Димитрия Самозванца”, описал Пушкина, закрывшись под именем Гофмана; Пушкин дал Фаддею название Видока и также описал его. Я надрывался, толкуя Вяземскому и братии, что это скверное оружие, даже против Булгарина; но глас мой раздавался в пустыне…» (Литературное наследство. М., 1952. Т. 58. С. 96). Дальнейшие полемические шаги Пушкина – памфлеты, опубликованные в «Телескопе» (1831. № 13, 15) под псевдонимом Феофилакт Косичкин, – Булгарин оставил без ответа, поскольку в развернувшейся полемике поддержка властей была не на его стороне. После Польского восстания 1830–1831 гг. недоверие к полякам в обществе усилилось; более жестко стала относиться к булгаринским периодическим изданиям цензура. Так, в мае 1831 г. Булгарин и цензор «Пчелы» В. Н. Семенов подверглись наказанию за публикацию булгаринского очерка «Отрывки из тайных записок станционного смотрителя на петербургском тракте»: министр народного просвещения кн. К. А. Ливен увидел в нем «воззвание к бунту» (см.: Никитенко А. В. Дневник: В 2 т. Л., 1955. Т. 1. С. 106). В августе 1831 г. умер покровитель Булгарина в III отделении М. Я. Фок, после этого связи Булгарина с III отделением надолго оборвались, он подал в отставку и с марта 1831 г. по 1837 г. жил в Карлове, лишь изредка приезжая в столицу.

Последний этап лишен полемической остроты. Летом 1832 г. Пушкин, получив предварительное разрешение на издание газеты, вел переговоры о сотрудничестве с Н. И. Гречем (см.: Пиксанов Н. К. Несостоявшаяся газета Пушкина «Дневник» (1831–1832) // Пушкин и его современники. СПб., 1908. Вып. 5. С. 30–74), который высказывал предположение, что к 1834 г. они с Булгариным и Пушкин «соединятся в одной газете» (Переписка Н. И. Греча и Ф. В. Булгарина / Публикация и коммент. А. И. Рейтблата // Рейтблат А. И. Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. С. 346). Личное отношение Пушкина к Булгарину в этот период характеризует следующий изложенный П. И. Бартеневым эпизод 1835 г., когда Пушкин в разговоре с Т. Н. Грановским заметил о Булгарине: «…напрасно его слишком бранят, что где-нибудь в переулке он охотно с ним встретится, но чтоб остановиться и вступить с ним в разговор на улице, на видном месте, на это он – Пушкин – никак не решится» (цит. по: Бартенев П. И. О Пушкине. М., 1992. С. 348).

В феврале 1833 г. появилась статья Булгарина «Письма о русской литературе. О характере и достоинстве поэзии А. С. Пушкина» (Сын отечества и Северный архив. 1833. Т. 33. № 6. С. 309–326), с эпиграфом, взывающим к примирению: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Это наиболее полный опыт критического осмысления пушкинского творчества, принадлежащий Булгарину, главная его идея – утверждение оригинальности и самобытности Пушкина как национального поэта. Не подвергая сомнению огромное значение Пушкина для отечественной литературы, Булгарин высказал мысль об относительности его вклада в мировую литературу, отказав пушкинскому творчеству в значительном философском и нравственном содержании, чем внес лепту в создание концепции о Пушкине как поэте «чистого искусства». Этой точки зрения он придерживался и после смерти Пушкина, высоко оценивая его творчество на страницах «Северной пчелы» (1840. № 12; 1841. № 239; 1849. № 191, и др.). Исключение составили лишь два выступления Булгарина против Пушкина, вызванные критикой в «Современнике» булгаринских изданий в анонимной статье, принадлежавшей Н. В. Гоголю (см.: Ф. Б. Мнение о литературном журнале «Современник», издаваемом Александром Сергеевичем Пушкиным // Северная пчела. 1836. № 127–129; Мое перевоспитание по методе взаимного обучения // Там же. № 255–256).

Критические выступления Булгарина, посвященные Пушкину, и научный комментарий к ним см. в издании: Пушкин в прижизненной критике. 1820–1827. СПб., 2001; Пушкин в прижизненной критике. 1828–1830. СПб., 2001; Пушкин в прижизненной критике. 1831–1833. СПб., 2003; Пушкин в прижизненной критике. 1834–1837. СПб., 2008 (по указ.).

О взаимоотношениях Булгарина и Пушкина см.: Сухомлинов М. И. Полемические статьи Пушкина // Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 2. С. 267–300; Гиппиус Вл.В. Пушкин и журнальная полемика его времени. СПб., 1900; Каллаш В. В. Пушкин, Н. Полевой и Булгарин // Пушкин и его современники. СПб., 1904. Вып. 2. С. 32–49; Фомин А. Г. Пушкин и журнальный триумвират 30‐х гг. // Пушкин / Под ред. С. А. Венгерова. СПб., 1911. Т. 5. С. 451–492; Столпянский П. Пушкин и «Северная пчела» // Пушкин и его современники. Пг., 1914. Вып. 19/20. С. 117–190; Пг., 1916. Вып. 23/24. С. 127–194; Замков Н. К. Архивные мелочи о Пушкине // Пушкин и его современники. Пг., 1918. Вып. 29/30. С. 71–77; Оксман Ю. Г. Булгарин // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 6 т. М.; Л., 1931. Т. 6. С. 69–71; Гиппиус Вас. В. Пушкин в борьбе с Булгариным в 1830–1831 гг. // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. М.; Л., 1941. Т. 6. С. 235–255; В[ацуро] В. Булгарин Ф. В. // Пушкин А. С. Письма последних лет. Л., 1969. С. 371–372; Вацуро В. Э. «Северные цветы»: история альманаха Дельвига – Пушкина. М., 1978; Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. 2‐е изд. Л., 1989. С. 52–53; Позднякова О. И. Иван Петрович Белкин и Феофилакт Косичкин: (К вопросу о литературной полемике А. С. Пушкина и Ф. В. Булгарина) // Взаимодействие творческих индивидуальностей русских писателей XIX – начала XX в. М., 1994. С. 49–55; Рейтблат А. И. Пушкин Александр Сергеевич // Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Публикация, сост. и коммент. А. И. Рейтблата. М., 1998. С. 678–680; Акимова Н. Н. Литературная репутация Булгарина в контексте его литературных взаимоотношений с Пушкиным // Акимова Н. Н. Ф. В. Булгарин: литературная репутация и культурный миф. Хабаровск, 2002. С. 125–147; Гронас М. Кто был автором первой книги о Пушкине? // Новое литературное обозрение. 2010. № 3. С. 148–169.

Отношение Булгарина к В. А. Жуковскому складывалось иначе. Булгарин выступил в защиту Жуковского и его перевода баллады «Рыбак» в статье «Ответ на письмо г. Марлинскому, писанное Жителем Галерной гавани» (Сын отечества. 1821. № 9. С. 61–73), защитил его от нападок В. К. Кюхельбекера в рецензии на альманах «Мнемозина», требуя «отделить великих поэтов, делающих честь нашему веку, Жуковского, Пушкина и Батюшкова» от их бездарных подражателей (Литературные листки. 1824. № 15. С. 77). Несмотря на то что в письме к Пушкину в 1825 г. Булгарин писал: «…Жуковского всегда буду почитать как человека, а поэтом плохим – подражателем Сутея [Р. Саути]» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 168), публично он не менял своих взглядов, всегда высоко оценивая творчество Жуковского, см.: Литературные листки. 1824. № 1. С. 28; № 3. С. 112; № 7. С. 278–280; № 8. С. 321–322; Северная пчела. 1826. № 148, 150. 11, 16 дек.; 1836. № 11. 15 янв.; 1840. № 12. 16 янв.; 1844. № 5. 8 янв., и др. «Северная пчела» помещала поэтические отклики Жуковского на события государственной значимости: «Чувства перед гробом государыни императрицы Марии Федоровны в ночи накануне погребения тела ея величества» (1828. № 137. 15 нояб.), «“Слава на небе солнцу высокому…”, народная песня, петая в Александринском театре 19 марта 1834 г. в двадцатилетие вступления российских и союзных войск в Париж» (1834. № 63. 20 марта), «Бородинская годовщина» (1839. № 202. 9 сент.); предоставила страницы для заметки Жуковского «О подписке на книгу “Стихотворения” И. И. Козлова» (1840. № 37. 15 февр.). Существовал и другой, не столь явный аспект литературных взаимоотношений Булгарина и Жуковского, связанный с противостоянием коммерческой и элитарной литературы, в котором Булгарин и Жуковский принадлежали к конфликтующим сторонам, – Булгарин позволял себе, укрывшись в журнальной полемике под псевдонимом, «вести на Жуковского прямую атаку» (Вацуро В. Э.«Северные цветы»: история альманаха Дельвига – Пушкина. С. 40). Этот конфликт, не сводимый к одной лишь борьбе за читателя, тем не менее, как убедительно показал В. Э. Вацуро, был осложнен в середине 1820‐х гг. конкуренцией двух литературно-общественных групп с разными представлениями о национальной культуре: с одной стороны, кружка А. Бестужева и К. Ф. Рылеева (к которому принадлежали Булгарин и Греч), с другой – Жуковского и его друзей (в их числе был Воейков). Своеобразным «водоразделом» стало отношение к Жуковскому – литератору и общественному деятелю: «Спор расширялся, из области литературы и эстетики перебрасываясь в область политики. <…> Имя Жуковского всплывало на “русских завтраках” Рылеева, где в противовес “немецкому духу” царила “русская” символика <…>. И вот уже от “германизма” переходят к придворной службе поэта, губящей его творчество, от сожалений к шуткам, потом к сарказмам – и наконец Бестужев при шуме всеобщего одобрения читает злую эпиграмму на бедного “певца”, преобразившегося в придворного:

Эпиграмма передавалась из уст в уста» (Там же. С. 23–24). Воейков приписал авторство бестужевской эпиграммы своему конкуренту Булгарину и убедил в этом Жуковского. Однако Булгарин не мог себе позволить открытой полемики с Жуковским именно в силу обыгранных эпиграммой обстоятельств – близости Жуковского ко двору.

О взаимоотношениях Булгарина и Жуковского после 1825 г. см. также: Самовер Н. В. «Не могу покорить себя ни Булгариным, ни даже Бенкендорфу…»: Диалог В. А. Жуковского с Николаем I в 1830 году // Лица: биографич. альманах. М.; СПб., 1995. Вып. 6. С. 87–119; Кузовкина Т. Некролог Булгарина Жуковскому // Пушкинские чтения в Тарту, 3: Материалы междунар. науч. конф., посвященной 220-летию В. А. Жуковского и 200-летию Ф. И. Тютчева. Тарту, 2004. С. 276–293.

Удар милосердия (фр.) – удар, которым добивали смертельно или тяжело раненного противника, чтобы прекратить его мучения.

«Северная пчела» (1825–1864) – политическая и литературная газета. В 1824 г. Н. И. Греч находился под судом из‐за дела И. Госнера, поэтому Булгарин взял на себя хлопоты и получил разрешение на издание частной литературно-политической газеты, которую с 1825 г. издавал вместе с Гречем. Выходила три раза в неделю, по вторникам, четвергам и субботам, с 1831 г. – ежедневно, кроме праздников и воскресений (см.: Степанов Н. Л. «Северная пчела». Ф. В. Булгарин // Очерки по истории русской журналистики и критики. Л., 1950. Т. 1. С. 310–323; Киселева Т. Е. «Северная пчела» // Пушкин в прижизненной критике. 1820–1827. С. 492–493).

Булгарин всегда ставил себе в заслугу беспристрастность и объективность. Так, критически отозвавшись о пьесе Н. А. Полевого «Ермак Тимофеич, или Волга и Сибирь» (Северная пчела. 1845. № 39. 17 февр.), в следующем субботнем фельетоне он, опровергая слухи об их ссоре, писал: «Ничего нет несноснее, смешнее и притом ничего нет вреднее, как camaraderie, т. е. компания взаимного восхваления в литературе <…>. Покойный А. С. Пушкин (знаменитый поэт), негодуя на то, что мы не хотели признавать поэтом одного из его приятелей, рифмоплетов, писал к нам: “Публика не стоит того, чтоб для нее ссориться с приятелями”. Мы отвечали: “Приятель, требующий несправедливости, не стоит того, чтоб для него лгать перед публикою. При этом правиле мы остались, останемся и навсегда”» (Там же. № 43. 22 февр.). Однако на практике объективность у Булгарина нередко становилась «литературной тактикой», первыми об этом публично заговорили П. А. Вяземский и Н. А. Полевой (Московский телеграф. 1825. № 13 (июнь). Особенное прибавление к Московскому телеграфу «Обозрение критических и антикритических статей и замечаний…». С. 1–64). О том, что в «Северной пчеле» «критика заменяется так называемой литературною тактикою», писал С. П. Шевырев в «Обозрении литературных русских журналов в 1827 году. Северная пчела» (Московский вестник. 1828. № 8. С. 398–424); переменчивость в мнениях булгаринских изданий сделал предметом своей критики А. Ф. Воейков в фельетонах под названием «Хамелеонистика» в журнале «Славянин» (1828–1829). Аргументацию «Телеграфа» и «Московского вестника» повторил в 1846 г. В. Г. Белинский в не пропущенной цензурой рецензии для «Отечественных записок» на первые части «Воспоминаний» Булгарина (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 9. С. 621–629). В силу этих обстоятельств оценки у Булгарина могли сильно меняться, как это происходило по отношению к Н. А. Полевому (о их взаимоотношениях см. примеч. 266 на с. 385–386 и примеч. 5 на с. 479). Если в период работы над воспоминаниями в фельетонах Булгарина он позиционируется в качестве приятеля, то во второй половине 1820‐х гг. причислялся к противникам, которым отдавалась дань справедливости: так, в положительной рецензии на «Историю русского народа» Полевого Булгарин писал: «Чуждый зависти и всех литературных мелочей, я всегда отдавал справедливость жесточайшим моим противникам; но теперь с удовольствием говорю истину о труде писателя самостоятельного, благонамеренного и пламенного любителя просвещения» (Северная пчела. 1830. № 110. 13 сент.). По всей видимости, к «искренним друзьям», кому доводилось выслушивать порицания «Северной пчелы», Булгарин причислял прежде всего О. И. Сенковского, отношения с которым также менялись в силу тех или иных обстоятельств (о взаимоотношениях Булгарина и Сенковского см.: Jabłonowski A. Orientalista Sękowski w korespondencyi z Lelewelem // Jabłonowski A. Pisma. Warszava, 1913. T. 7. S. 1–177; Каверин В. Барон Брамбеус. М., 1966, а также примеч. к публикуемым в настоящем издании воспоминаниям Булгарина о Сенковском). Сложнее обстоит дело с другими «жесточайшими противниками». Положительные отзывы Булгарина о Воейкове после того, как тот обрел названный статус, отыскать трудно. В период до выхода булгаринских воспоминаний известна лишь одна его похвала другому постоянному оппоненту – П. А. Вяземскому: в рецензии на альманах «Северные цветы на 1829 год» Булгарин похвалил его «Выдержки из записной книжки» (Северная пчела. 1829. № 6), что было отмечено Пушкиным в письме к Вяземскому от 25 января 1829 г.: «Говорят, что Булгарин тебя хвалит. В какую-то силу?» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 14. С. 38). Однако и этот редкий пример приходится на период жесткого противостояния, когда Булгарин передал в III отделение агентурные записки о Вяземском доносного характера, о чем окружение Вяземского догадывалось, поэтому Вяземский отвечал Пушкину в письме от 23 февраля: «Булгарин из плутовства хвалит меня…» (Там же. С. 39), а 1 февраля 1830 г. писал: «Отыщи эпиграмму мою на Булгарина, где я жалуюсь на похвалы его, она, говорят, у барона Розена, и напечатайте ее в газете» (Там же. С. 62; эпиграмма Вяземского не разыскана).

Тактические цели позволяли, однако, Булгарину в своих статьях производить впечатление объективности, а иногда и подниматься до нее. К примеру, в 1827 г., в период сближения Булгарина с кругом Дельвига – Пушкина, появилась положительная рецензия на «Стихотворения Евгения Баратынского» (Северная пчела. 1827. № 145, 146, 147. 3, 6, 8 дек.), в которой, напомнив читателям, что давно является объектом эпиграмм Баратынского, Булгарин признавался: «Давным-давно вострил я на вас критическое мое перышко: давно поджидал выхода в свет ваших стихотворений <…> прочел раз, прочел другой – и критическое перо полетело под стол. Честь вам и слава г. поэт! Вы победили меня звуками своей лиры!» Однако и эту рецензию Булгарин сделал ареной литературной борьбы: говоря о посланиях Баратынского, в числе лучших он назвал посвященное ему, заметив, что теперь оно стало почему-то анонимным: «Послание ко мне было напечатано в “Сыне отечества” и перепечатано в “Образцовых сочинениях” с моим именем: “К Булгарину”; имя мое было даже в стихе. По переселении поэта в Москву, он стал писать ко мне послания другого рода, а в прежнем имя мое заменено точками в заглавии, а в стихе я пожалован в менторы. Пользуюсь этим почетным званием и советую поэту более следовать внушению своего гения, нежели внушениям журнальных сыщиков (под псевдонимом Журнальный сыщик помещал в “Московском телеграфе” критические статьи против Булгарина П. А. Вяземский. – Н. А.). Это будет лучше и для него и для публики» (Там же. № 147; подробнее о послании Баратынского см.: Федута А. И. Послание «Булгарину» Е. А. Боратынского: авторские редакции и литературный контекст // Федута А. И. Сюжеты и комментарии. Вильнюс, 2013. С. 68–75). В финале статьи Булгарин призвал Баратынского к примирению во имя поэзии и в январе следующего года выступил в защиту стихотворных произведений Баратынского от критики С. П. Шевырева (Северная пчела. 1828. № 11. 26 янв.), заслужив одобрение Дельвига (см.: Песков А. М. Летопись жизни и творчества Е. А. Баратынского. М., 1998. С. 204). Среди примеров такого рода можно назвать и публикацию статей Булгарина «О характере и достоинстве поэзии Пушкина» в феврале 1833 г., в период обсуждения Пушкиным и Гречем возможности совместного периодического издания (см. об этом в примеч. 14 на с. 250). Пожалуй, самым выразительным примером, подтверждающим справедливость булгаринского утверждения, является высокая оценка им творчества М. Ю. Лермонтова, в негативном отношении которого к себе и своей газете Булгарин не сомневался, даже после смерти Лермонтова он напомнил: «Покойный Лермонтов был противником нашим по литературе и даже пустил в свет несколько едких эпиграмм противу нас» (Северная пчела. 1844. № 258. 11 нояб.). Особую остроту ситуации придавало сотрудничество Лермонтова с «Отечественными записками» А. А. Краевского – наиболее сильным и опасным противником «Северной пчелы», поэтому вполне предсказуемы были появившиеся в 1840 г. в полемике с этим журналом первые пренебрежительные критические отзывы о произведениях Лермонтова на страницах журнальных изданий Булгарина, Греча и Н. Полевого (в анонимной статье Полевой опровергал мнение «Отечественных записок» о Лермонтове, написавшем «полдюжины пьесок, весьма недурных», как о великом поэте; отказал он Лермонтову и в праве быть «представителем русской прозы», так как «г-н Лермантов, прозаик, до сих пор ничего порядочного не писавший, ибо, что писал он, то было очень плохо» (Сын отечества. 1840. Кн. 4. Отд. 6. С. 666)); опубликованная в этом же номере в обзоре новинок небольшая рецензия на роман «Герой нашего времени» подтверждала подобный взгляд на художественные достоинства лермонтовского произведения (Там же. С. 856–857). На этом фоне выделялась восторженная рецензия Булгарина на роман «Герой нашего времени» (Ф. Б. Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова // Северная пчела. 1840. № 246. 30 окт.), что заставило искать объяснение в неких «внелитературных» факторах, вроде слухов о материальном вознаграждении за рецензию (см., например: Мартьянов П. К. Новые сведения о М. Ю. Лермонтове // Исторический вестник. 1892. № 11. С. 387). Через день после ее появления П. А. Плетнев сообщал, что Булгарин написал хвалебную рецензию «для привлечения подписчиков во время новой подписки, чтобы продемонстрировать беспристрастность и любовь к истине» (Письмо к Я. К. Гроту от 1 ноября 1840 г. // Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. СПб., 1896. Т. 1. С. 118). Спустя некоторое время Плетнев уже сообщал иную версию, вышедшую из салона Карамзиных, – о деньгах, переданных Булгарину бабушкой Лермонтова (Там же. С. 195). По другой версии, опровергаемой самим Булгариным, рецензия была помещена по просьбе Глазуновых, издателей романа (см.: Краткий обзор книжной торговли и издательской деятельности Глазуновых за сто лет. СПб., 1883. С. 71–72). Этот слух повторял и В. Г. Белинский (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1954. Т. 4. С. 373). Булгарин, декларировавший невозможность романа о современнике, чей характер – «бесхарактерность» («Посмотрел бы я, как гений Шекспира или Шиллера справился с героем нашего времени!» (Булгарин Ф. В. Письмо копииста Мирона Бульбулькина к издателям «Северной пчелы» // Северная пчела. 1831. № 198. 4 сент.)), теперь, отказавшись от собственных утверждений, заявлял: «“Герой нашего времени” есть создание высокое, глубоко обдуманное, выполненное художественно. <…> Картины, портреты, характеры написаны мастерской кистью, слог живой, увлекательный, язык русский превосходный, чистый, ясный, правильный <…>. Лучшего романа я не читал на русском языке!» (Булгарин Ф. В. Герой нашего времени). Рецензия Булгарина сыграла значительную роль в продвижении лермонтовского романа к читателю. Позднее Булгарин высокую оценку романа дополнил отзывом о самом Лермонтове: «Один только молодой писатель приковал к себе мое внимание и удовлетворил сердце и разум. Это Лермонтов, которого сочинения вовсе не принадлежат к натуральной школе, хотя она и присваивает его потому только, что он печатал свои сочинения в журнале – представителе этой школы», – писал Булгарин (Ф. Б. Ливонские письма // Северная пчела. 1847. № 130. 11 июня). «Переменчивый» в литературной тактике, Булгарин, однако, своего отношения к Лермонтову не менял. Так, полемизируя с современным пониманием типического, Булгарин заявлял, что «из новых писателей» только Лермонтов «постиг свое время и в состоянии представить верные очерки нашего быта <…> он истинно, неподдельно оригинален!» (Ф. Б. Петербургские типы // Там же. 1841. № 22. 28 янв.). Такого его постоянства удостоились лишь Крылов и Грибоедов (подробнее об отношении Булгарина к Лермонтову см.: Акимова Н. Н. Лермонтов и «Северная пчела» // Лермонтовские чтения – 2006: сб. статей. СПб., 2007. С. 106–116; Она же. Кого же убил Печорин? Или еще раз о жизни жанров // Мир Лермонтова. СПб., 2015. С. 499–509).

«Соревнователь просвещения и благотворения» (1818–1825) – печатный орган Вольного общества любителей российской словесности, вел пропаганду либеральных идей. Среди тем, к которым обращались «соревнователи», – национально-историческая, литературно-эстетическая (посвященная проблемам романтизма и национальной самобытности русской литературы) и философская, вызванная потребностью в освоении европейского философского наследия. Булгарин стал членом общества в ноябре 1820 г., в марте 1821 г. был избран его действительным членом (в обществе состояли друзья Булгарина – Н. И. Греч, Ф. И. Глинка, А. А. Бестужев, К. Ф. Рылеев) и активно включился в работу, выступая с докладами и публикуясь в «Соревнователе».

В 1822–1823 гг. в Петербурге выходила (с периодичностью 6 кн. в год) «Библиотека для чтения, составленная из повестей, анекдотов и других произведений изящной словесности»; в отличие от нее Булгарин имеет в виду популярный журнал «Библиотека для чтения» (1834–1865), чьи тиражи доходили до 7000 экземпляров, созданный петербургским книгоиздателем А. Ф. Смирдиным и редактируемый известным ученым-востоковедом, профессором Петербургского университета О. И. Сенковским. Журнал носил энциклопедический характер, печатал как лучших авторов своего времени, так и писателей второго ряда, помещал переводы популярных произведений зарубежных писателей, научно-популярные статьи и материалы. Булгарин доверил ему публикацию журнального варианта своих воспоминаний, в этот же период в «Библиотеке» печатался написанный им совместно с Н. А. Полевым роман «Счастье лучше богатырства» (Библиотека для чтения. 1845. Т. 68. Февраль. Отд. I. С. 101–260; Т. 69. Март. Отд. I. С. 9–156; 1847. Т. 80. Февраль. Отд. I. С. 13–108; Т. 81. Март. Отд. I. С. 1–32; Т. 82. Май. Отд. I. С. 73–102).

Под нелепостями Булгарин подразумевал не только какие-либо низкопробные поделки, но и произведения, которые в его понимании были лишены правдоподобия. Таковыми он, к примеру, считал гоголевские произведения «Ревизор» и «Мертвые души»: «Самое основание сказки “Мертвые души” – нелепость и небывальщина. Господин Гоголь предполагает, что Чичиков скупает умершие души, находящиеся в ревизских сказках до новой ревизии, или переписи, чтоб заложить их в ломбард. Но это совершенная невозможность <…> основать сказку на том, что Чичиков разъезжает по России для покупки мертвых душ, т. е. одних имен умерших людей, и что есть дураки, которые верят Чичикову, значит записать в дураки всех действующих лиц в сказке», – писал он (Северная пчела. 1855. № 244. 5 нояб.). Противопоставление выходивших сочинений второсортных авторов булгаринским, не в пользу последних, было обычной практикой конкурентов, начиная с А. Ф. Воейкова и Н. А. Полевого. Эту тактику «Московского телеграфа», в котором участвовал Вяземский, подверг критике М. Ф. Орлов. Он писал П. А. Вяземскому 6 июня 1827 г.: «Во-первых, должно совершенно отстать от браней и колких возражений. <…> у вас есть много несправедливостей. Например: вы враги “Северной пчелы”, а приятели “Инвалиду”, не по достоинству сих журналов, но единственно по положению и отношениям вашим с редакторами»; Орлов отмечал как достоинства «Пчелы» ее оперативность и удачные нравоописательные очерки Булгарина, в то время как в издании Воейкова, расхваленном «Телеграфом» в пику Булгарину, «кроме приказов нечего читать» (Литературное наследство. М., 1956. Т. 60. Кн. 1. С. 41). М. П. Погодин скептически относился к похвалам пушкинского круга роману М. Н. Загоскина «Юрий Милославский», считая, что аристократическая партия «нарочно славит Загоскина, чтобы уронить Булгарина»; сам он иначе оценивал роман Булгарина, объясняя заниженную оценку «Димитрия Самозванца» негативным отношением к его автору (Русский архив. 1882. Кн. 3. С. 132, 138). Известно, что Вяземский невысоко оценивал роман М. Н. Загоскина, но не выступал против него в печати из‐за корпоративной солидарности (см. об этом: Альтшуллер М. Г. Эпоха Вальтера Скотта в России. СПб., 1996. С. 93).