щляпе щегольское пышное перо было скреплено аграфом с гербом Академии. Значит он тоже был выпускником. А вот ее, Исабель, отец, хлипкий чужак из галльской земли, которого она никогда не знала – не был. Как и мать, донья Анхелика, которая не смогла пройти Лабиринт…
Она попробовала посчитать, сколько ее сверстников сейчас в этом зале, и сбилась довольно быстро, но решила, что никак не меньше сотни. Скольким полагалась удача и успешное прохождение Лабиринта, она не знала, но помнила, что очень, очень немногим. У ее деда было, помимо дочери, трое сыновей и один уже взрослый внук, все они имели честь тут учиться – и Исабель знала, что это было редкостным отличием для любой, даже самой знаменитой и древней семьи.
Как будет с ней? Будет ли она когда-нибудь так же, как некоторые здесь, с небрежной гордостью носить знак выпускника? Или уже этим вечером она вернется в родовое гнездо без права когда-либо еще испытать свои силы?
Дон Форнандо не путешествовал по залу, как другие. Выбрав себе удобную позицию, он стоял, прямой и строгий, как аскетичные святые на церковных порталах, зорко наблюдая за окружающими из-под чуть опущенных, будто в высокомерном утомлении, век. Исабель попробовала последовать его примеру, но должно быть, это требовало тренировки, потому что обзор ее стал невыносимо узким, так что девушка просто подняла подбородок и старалась не крутить головой. Она – внучка первого из грандов Иберии, и суетиться и выпучивать глаза ей не пристало.
Не вертеться было сложно, тем более, что прибывавшие были очень разные и любопытные. Из одной двери – заснеженные горы сверкнули словно засахаренными беломнежными навершиями – шагнула полноватая, статная женщина и такой же высокий под стать ей парень с полной головой светлых кудрей, похожих на баранью шерсть, и добродушным, улыбчивым лицом. Гельвеция? Авзония? Это ведь были не Пиренеи…
Нет, не авзоны, этих ни с кем не перепутаешь: их группа была самой большой. Люди в ней, упоенно жестикулируя, обменивалась певучими рассказами о том, кто кому в какой степени родич. Дети голосили наравне со взрослыми – кроме разве что одной, беспокойно рывшейся в каких-то записях и поминутно оглаживавшей широкую юбку. Неподалеку от нее стоял широкоплечий, серьезный парень, зорко вглядываясь в каждого с легким прищуром, и казался по контрасту с девицей образцом спокойствия.
Галлов роднили не говор и не суета – легкая небрежность манер и стиля: Исабель даже залюбовалась на шарфик одной женщины, пока не одернула себя, уж очень он изящно был подвязан. А вот на другую залюбовался весь зал, во всяком случае, все мужчины. Тонкая, одетая по последнему слову безрассудной галльской моды, окутанная туманом таинственных духов и сама будто вся мерцающая, она лишь на мгновение приподняла тончайший шелк вуали с лица, чтобы поцеловать дочь, такую же точеную и золотоволосую, и в нее впились сразу все взгляды. Томно обозрев зал зелеными, как болотная вода, глазами, она улыбнулась и опустила вуаль.
Слишком яркие были
