вверх, а Тришкины слегка загибались, от чего его удары были, возможно, менее травматичны.
Может быть, поэтому Тришка всегда был генералом, а Гришка его помощником. Из других воинских званий я тогда знала только капитана. Но капитаном была я сама, потому что капитан – он всегда самый главный, да и дедкина пилотка с красивой ярко-красной звездой на рогах не держалась.
И дедка, и бабушка об играх моих знали, и никогда не ругали, главное было сложить потом медали на место.
Поэтому, когда баба Надя – про которую дедушка говорил, что она его мама, но я в это не очень-то верила, потому что, где вы видели таких старых мам? – подняла крик на весь двор, застукав меня за игрой, я ничего не поняла.
Испугалась – да! Лицо у бабы Нади от гнева сделалось помидорно-красного цвета, платок сбился, открыв миру желтовато-седые космы, с нижней губы текли слюни… Обычно она ходила, опираясь на палочку, напоминая букву «г», теперь же неожиданно выпрямилась и размахивала клюкой, не хуже, чем казак саблей.
Кричала она так громко и яростно, что дедка – в послеобеденное время он любил вздремнуть – выскочил во двор в носках. Следом из огорода прибежала бабушка.
Баба Надя ругалась долго и непонятно, грозя палочкой поочерёдно то мне, то деду, а то и соседям, что заглядывали через забор. Потом сорвала с моей головы пилотку и попыталась отобрать у перепуганных козлов их трофеи.
Бедные Гришка и Тришка напугались так, что умудрились одним махом одолеть не махонький забор, отделяющий двор от улицы, и рванули галопом подальше от взбешённой старухи. Дедкины награды при этом попадали в пыль, в траву, в опилки…
Подобное безобразие окончательно лишило бабу Надю сил. Она практически упала на чурбак, что стоял под навесом и служил для выпрямления гвоздей, и разрыдалась.
– Память! Это же память! – всё повторяла она, никак не желая успокоиться, даже когда все медали были собраны.
Чем история закончилась, я так и не узнала, потому что бабуля отвела меня к колодцу, где умыла ледяной водой. Потом проводила в дом и достала коробку с фотографиями. Я сразу обо всём позабыла, потому что после того, как я незаметно разукрасила парочку снимков, мне разрешали смотреть их только в присутствии взрослых. Тогда бабушка доверилась мне, как совсем уже большой девочке, которая не будет портить ценности.
Я очень обрадовалась, но слова бабы Нади про память запомнила, чтобы спросить при случае, что ж это такое.
О страхе
Первый раз мне стало страшно на четвёртом году.
Меня как обычно уложили в кровать, поцеловали, и я осталась одна. Закрыла глаза… и нет – мне не приснился жуткий сон. Просто я вдруг представила, что в темноте, в которой я оказалась, нет мамы. И никогда больше не будет.
Стало так тоскливо и безысходно, что слёзы хлынули бурными ручьями. Впервые я узнала, что такое боль в сердце. В грудь словно налили расплавленного металла, который жёг
