у меня атеисты.
Но когда бабушка решила нас с братом окрестить – не возражали. Нас только спросили: согласны мы или нет? Ещё бы мы не были согласны! Когда бабушка купила нам новенькие блестящие крестики и обещала пирогов с изюмом напечь в честь нашего крещения.
Церкви тогда в нашей деревне не было. Батюшка приезжал время от времени, проводил обряды и уезжал. Бывал он редко, поэтому поселковый клуб на время визита превращался в храм, а потом продолжал работать дальше.
Нас с братом это не смущало, нам всё было интересно – и тоненькие коричневые свечки, и яркие картинки, косо развешанные на стенах, и блестящая посуда…
Появления батюшки мы ждали больше всего. Как же! Мужик в платье – диковина, да ещё и волосы длинные. Батюшка оказался ростом чуть выше нашей бабушки, худенький, сильно сутулился. Самое странное – он был пьяный!
Пьяных я в ту пору на дух не выносила, осуждала всячески и за версту определяла, трезвый человек или нет. Родственники моей способностью очень гордились и даже хвастались перед сельчанами. Поэтому меня довольно часто проверяли, но ни разу я не ошиблась. Я даже могла определить, выпивал человек накануне или нет.
Поэтому, когда после обряда я объявила родне, что батюшка был пьяный – они только переглянулись, но спорить не стали, перевели разговор на другое.
Но ни компот, ни бабулины пироги, ни даже подарки не смогли отвлечь меня от недоумения, что свербело внутри и требовало выхода.
Ведь на ту пору я уже знала, что священник – это святой человек, а значит, пить ему нельзя. Его поступок вызвал у меня такое сильное возмущение, что даже родственники, мирно распивающие чаи, когда рядом происходит такое безобразие, сделались мне отвратительны.
Я отпросилась гулять.
На улице бурлила весна. Сугробы уже сменились огромными лужами. В другой день я принялась бы измерять их глубину. Но в тот не могла.
Солнечные лучи пряжей медового цвета окутывали дома, заборы, столбы, облака любовались своим отражением в лужах, ветер ластился как щенок, а я бродила по улицам, и окружающая красота возмущала меня. Никак мне не удавалось понять, почему человек лжёт самому великому и всемогущему Богу, и ничего не происходит.
А потом я снова оказалась возле клуба – батюшка стоял на улице, опираясь на забор, и выглядело это так, как будто он стоит на попавшем в шторм корабле, тогда как вокруг царил полный покой.
«Пьяница!» – закричала я, не выдержав вскипевшего во мне гнева.
Батюшка оторвал взгляд от земли и посмотрел на меня – глаза у него были совершенно белые, пустые и страшные.
«Не пил я, девочка», – проговорил он еле слышно, с силой выталкивая из себя каждый слог.
«Врёте…» – я подошла совсем близко, чтобы лучше слышать его.
«Матушка у меня умерла. Не пил я…» – сказал он так, что я сразу поверила, и пошёл в другую от меня сторону, придерживаясь за стенку клуба.
До самого заката я топталась возле клуба, в надежде снова увидеть батюшку и попросить
