захватывающего сюжета об особом герое?
Он так увлёкся этой фантазией, что перестал спать – ночами во мраке коридора ему мерещились злобные тени. Музе Павловне стоило больших трудов успокоить его. Мягко улыбаясь, она гладила его по волосам и приговаривала: «Не бойся, там никого».
Став ещё старше, в какой-то момент он понял, что представлять себя особым героем было и несерьёзно, и грустно. И хотя от этого делалось не так скучно и менее одиноко, всё сводилось к обычной жажде признания.
Кай мрачнел от этой мысли, это звучало как-то стыдно. Но в один прекрасный момент всё развеялось – он сообщил себе, что тайны при неправильном обращении могут портить людям жизнь, перестал мечтать и запретил себе фантазировать.
Дед понаблюдал-понаблюдал за ним и выдохнул с облегчением.
…
Кай взрослел, и характер его принимал всё более интровертные черты. Его не слишком занимали игры с одногодками, как и свойственные подросткам развлечения. Он жил в окружении трёх необычных стариков: «книжного червя», «питерской, из бывших» и «римского попа», как за глаза окрестили их соседи. По мнению последних, те совсем не походили на типичных советских граждан, и, по существу, ими и не были. Дед «жил» книжными мирами, Муза Павловна «жила» мирами Серебряного Века, Каргер – «мир» оставил давно. Он служил священником в католической церкви.
Такая неспешная размеренная жизнь, чьи самые бурные всплески были сопряжены с подгоревшим субботним пирогом или с приступом ревматизма у деда Егора, превратили Кая в не очень общительного домоседа. К семнадцати годам Кай не без удовольствия и даже тихой бравады признал комфортность своего существования. А деда просто любил, такого как есть.
…
Признаться, дед был невыносимо методичен, его скрупулёзность в суждениях граничила с занудством. И не было такого вопроса, который, влетев в его ухо, вылетел бы из другого без развёрнутого проработанного ответа. Дед Егор доверял книгам. Чем старше книга, тем больше к ней доверия. Он часто повторял за кем-то ещё более последовательным и методичным: «Чем дальше назад ты можешь заглянуть, тем дальше вперёд сможешь увидеть». Половину свободного времени дед посвящал книгам, оставшуюся часть – обсуждению прочитанного.
Вчера, например, вытряхивая Кая из скорлупы уединения и безделья, дед Егор зашёлся хрипловатым старческим смехом. Утирая слёзы и приговаривая «вот же, черти талантливые!», дед, зачитал вслух:
«Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом», – ну ты слышал такое, Кай, – дом-кра-том!!!
Кай на это вежливо кивнул, улыбаясь и изображая тактичный интерес.
«Здесь же что ни слово!.. Ха-ха!.. ну ты хоть уловил? Падали вниз! А куда ж ещё-то?!! Стремительным домкратом! Халтуу-урщик, вот же прохвост! А имя-то, имя – Ляпсус! Что ни имя, то просто кричит! Ах, златоусты оба…»
Тем утром свои мысли на этот счёт
