широколицый, с вздернутой губой, нисколько не удивился предложению Вани и не спешил ему ответить. Он долго выбирал глазами, потом взял одно яйцо, стукнул о спинку дивана:
– Даром, значит? Выходит, – ты голодный?
Ваня развел руками:
– У меня, понимаете… денег… нету и все.
– Денег нету? Это плохо. Беспризорный, выходит?
– Нет… я еще…
– Ну, добренько[138]. Садись с нами, вот сюда.
Ваня сел против них на другом диване. Рядом с ним легла приятная порция: половина французской булки, два кусочка селедки и одно яйцо. Красноармейцы все это разложили перед ним молча, в своем мешке они оба хозяйничали дружно, но обходились тоже без слов, только изредка гмыкали. Стрелок железнодорожной охраны подошел к ним, показал пальцем.
– Этот с вами едет… пассажир?
Красноармеец постарше и посмуглей ответил:
– Пока… видишь, с нами едет.
Стрелок недоверчиво скосил глазом на Ванину закуску:
– Чего-то он мало соответствует.
– Ничего, подходящий. Будет соответствовать.
Стрелок отошел. Красноармейцы даже не переглянулись, продолжали закусывать. До самого конца ужина они не сказали Ване не слова. Только когда холщовый мешок был завязан и газета с крошками и требухой брошена в сорный ящик, молодой протянул:
– Поужинали, значит. Ты далеко едешь, пацан?
– Я? Я никуда не еду. Я здесь живу, в этом городе.
– Здесь живешь? А как же так у тебя затруднение с деньгами вышло?
– Вышло так… Ночевать негде. А сегодня дождь.
– Это не годится: ночевать негде и денег нет. Это называется прорыв на всех фронтах. Ты, брат, иди в колонию.
– Я поеду в колонию Первого мая.
– А? Ты знаешь колонию? У меня брат там.
– В колонии Первого мая?
– В колонии Первого мая.
Ваня горячо обиделся. Оказывается, все-таки есть на свете колония Первого мая, и вот перед ним сидит живой человек – брат! Ваня вскрикнул и затаращил возмущенные глазенки:
– Так не отправляют, понимаете! Я и в комонес ходил, и в этот, как его… спон. Не отправляют – и все!
Красноармеец рассмеялся, как смеются люди, увидевшие подтверждение своих догадок:
– Правильно говоришь: комонес и спон! И я там бывал…
Он обратился к товарищу:
– Неделю ходил. Как меня взяли в Красную Армию, братишка у меня – двенадцать лет, вот такой самый. Куда девать? Надо пристроить. Туда-сюда. Говорят, хорошая колония Первого мая. Иди в колонию. Пошел я. Целую неделю ходил. Не сочувствуют мне, толкую свое. А потом в спон. Ну, там взяли брата, отправили, где-то такой детский дом. Воробьевский какой-то. Думаю, устроил все-таки. А в полку получаю от Петьки одно письмо, другое письмо,
Редакторская правка «что ж».
