да, давно, будто это было и не с ними, именно весной в Нью-Йорке они долго бродили по Бродвею, Вашингтон-сквер. В гостиницу идти не хотелось. Всюду сновали машины, крик, шум, гам. А им было задушевно, тепло и уютно. Оба улыбались. Может, такому же весеннему небу? Немного загазованному, грязному. Русское небо и чище, и роднее. Но тогда они, счастливые, влюбленные, говорили не понятно о чем…
Когда нищий протянул к ней жилистую, словно страшное дерево, изуродованную ручищу, она высыпала ему все, что имелось в кошельке. А там было не мало. И они рассмеялись. Чему? Весне, любви, жизни. Он оживился, лицо сделалось по-мальчишески озорным – об этих редких прогулках они никогда никому не рассказывали… А Монмартр, бульвар Капуцинов, Рю Буало в Париже? Где они тоже тайно от всех гуляли веселые и ребячливые. Надоедало быть всегда на виду. Эти милые экспромты их еще более объединяли, сближали.
Он никогда не забудет то удивительное время, когда они оба ранним утром сбежали на Елисейские поля.
Весна хрупкими красками разлила по небу сирень и розовую дымчатость. Блекло голубыми разводами высветлила облака, пушисто-зелеными точками расписала ветки деревьев. Воздух заворожило насыщенностью и тайной. Остановившись, замерли. Ни шороха, ни звука. Природа, как послушное дитя, ждала последнего мазка от чудесной весенней живописи…
Обоюдный, проникающий в душу взгляд. Кто-то поблизости исполнял на скрипке Хейфеца. Где-то тянулась протяжная песня. И они поняли – главное в их жизни – чувство, вечная любовь и вечная весна. Точно такие, невыразимо прекрасные, как в скульптурах самого Родена…
Да, они боролись, стремились, любили. Нежность вытекала из сердец и расходилась по вселенной горячими волнами, обрушивалась на них, точно лавина, соединяя сердца, заставляя их биться в унисон…
Он, кажется, сочинил ей стихи:
Растворяться в твоей душе,
Плавать в ней в беспредельном просторе…
Счастья высшего нет на земле…
Ведь душа твоя – это море!
Никогда не забудет и страшный приговор… Тогда супруга по несчастью находилась в клинике. Он пришел к ней, как всегда поддержать, успокоить. И она вдруг протянула ему маленький листок, исписанный мелкими буквами: «Любимый, я умираю. Но любовь к тебе, такая хрупкая и беззащитная – жива. И она бьется во мне с новой силой…
Прости, прости за минуты страдания, которые, возможно, я причинила тебе по неведению. На умирающую не обижаются. Я скоро усну. А моя любовь перейдет в ласки ветра, в шелест звезд, в тайну и очарование ночи. Они будут поддерживать тебя в грустные минуты и говорить, чтоб ты жил, жил, жил. Мое чувство растечется необъятной красотой, будет радовать и окрылять тебя.
Улыбнись, любимый. В каждой частичке сущего – буду я, незримая. И еще бережнее, нежнее стану любить тебя и окружать заботой. Прощай!».
Задумался, стараясь справиться с нахлынувшими переживаниями.
Боль утраты заставляла переосмыслить прошлое. Да, он не мало
