весь мир в кольцо…"
В панике российский генералитет –
экспедицию готовят, чтоб нахала возвратить.
И что с ним дальше делать? Дать по харе тет-а-тет?
Иль орденом – чтоб не было скандала – наградить?
Ах ты, мама-Русь, бездомная тоска!
Лежит он прямо в кратере с канистрой на груди;
стучат его мгновения, как пули у виска…
Что кинул он в краю родном? И что там, впереди?
Ах ты, мама-Русь, зелёная печаль!
Не умеешь ты беречь своих отважных сыновей!
На белой скатерти Луны, затмив собою даль,
лежит он в званье старшины, и нет его главней;
сам себе Колумб, Ермак и Магеллан,
взирает он на Землю – муравьиную семью,
сапогами окунаясь в безвоздушный океан,
руками обнимая Веселенную свою…
Без названия
Динозавры были сильными и добрыми,
поэтому не оставили потомства;
их генокоды растворились
в тёплой воде и прохладной траве,
в дыме облаков и пении птиц,
и, может быть, в этих строках,
пытающихся донести до вас
тоску миллионов лет понимания,
что нельзя без конца пожирать друг друга…
Без названия
Лишь мёртвым дано услышать, как в поле растёт трава.
Зачем же тогда пытаюсь я это облечь в слова –
и, положив на мелодию, под нос себе бормочу?
Отпусти меня, музыка!
Не хочу!
Без названия
душа порою так чиста
что трудно не развоплотиться
пространство белого листа
тебя уводит за границу
пустовращения толпы
погрязшей в знаках препинанья
за Геркулесовы столпы
привычной сферы бытованья
в даль неизведанных миров
где волны снов о берег бьются
куда слетают стаи слов
затем чтоб ветром обернуться
туда стремятся все пути
все радости и все печали
а ты сумеешь обрести
и слово
бывшее в начале
когда душа твоя чиста
Петрович и тьма
1
Виртуальные частицы
сквозь Петровича проходят.
и Петровичу не спится:
он на кухне колобродит,
матерится, недовольный
тёплой водкою из кружки,
ест огурчик малосольный
и идёт к своей подружке
бабе Рае, зло храпящей
под заштопанной периной…
Страшен, будто в дикой чаще,
ейный посвист соловьиный!
